Георгий Островский - Занятная новогодняя история
В автобусе стоял веселый гам. Мы ехали неизвестно куда. Водитель то вдруг тормозил, то прибавлял скорость, то куда-то сворачивал. В заиндевевшие окна ничего не было видно, ровный белый свет заполнял салон. Саша сидел на месте гида и указывал водителю дорогу в лесничество. Все полностью доверились Саше и от этого чувствовали себя предельно беззаботно.
Саша несколько раз открывал дверцу автобуса и смотрел, как позади нас покорно громыхал грузовик. Несколько раз мы выходили и придирчиво рассматривали одну за другой десятки елок, находя в каждой из них изъяны. Больше всех придирался Саша.
- Нам нужна самая лучшая, - твердил он и проваливался в сугробы на пути к очередному дереву.
Как это часто" бывает, открытие совершил совсем не тот, кто стремился его совершить. Водитель нашего грузовика Василий Петрович, побродив в ближних от дороги зарослях, посоветовал Саше посмотреть еще на одну ель.
Одного взгляда на Сашу было достаточно, чтобы понять - отсюда мы уже поедем домой. Это была не ель и не сосна, которую часто рубят вместо новогодней елки. Совместными усилиями установили, что дерево не принадлежало также ни к пихтам, ни к туям, ни к кедрам. Такой породы никто из нас не знал - неуловимого голубовато-фиолетового цвета, с гранеными, прочными, как шипы, иглами, царственной осанкой и ажурными ветвями, приподнятыми к небу, как радарные чаши телескопов.
Впрочем, как бы это дерево ни называлось, оно действительно было очень красиво, и теперь уже никто не жалел потерянного времени. Василий Петрович восторженно божился, что еще вчера этого гиганта здесь никто не видел, а Саша улыбался бледно и сдержанно.
Немедленно пошла в ход пила. Но толстые, прочные ветви росли почти от самой земли, и их сначала нужно было обрубить. За дело взялся сам Саша. Ветви росли густо, они пружинили, обсыпая Сашу снегом. Через полчаса, вконец измучившись, но все-таки добравшись до ствола, Саша милостиво разрешил своим коллегам доделать самую легкую часть работы. Сидя на капоте грузовика, он блаженно слушал ликующий звон пилы, рвущей мягкую древесину.
На обратном пути мы, продышав в окнах прозрачные глазки, высокомерно поглядывали на встречные ели. Их было много. Они торчали из окон трамваев, лежали, связанные, на крышах "Москвичей" и "Запорожцев" или, взгромоздясь на пешеходов, шествовали по улицам, сбивая снег с веток деревьев. И хотя их было много, на нашу елку, величественно полулежавшую в кузове грузовика, засматривались даже милиционеры-регулировщики.
В новогоднем зале пахло духами, отглаженными рубашками, апельсинами и хвоей. И сверкал ювелирным блеском еще нетронутый стол, и даже смолистый аромат был другим - очевидно, впитав в себя дыхание дома, он был горьковатым, как дымок осеннего садового костра.
Елка, привыкшая к хрупкому от инея воздуху, в тепле отогревалась, ветви ее, опутанные гирляндами и игрушками, едва заметно покачивались, и яркий нарядный запах становился все ощутимее и сильнее.
Без четверти двенадцать Саша потушил верхний свет и включил гирлянды. Все охнули. Зрелище действительно было красивое. Цветные огоньки, перескакивая с лампочки на лампочку, носились по елке вверх и вниз. Вертелись световые колеса, что-то мерцало, мигало, мелькало, отражаясь в кривых зеркалах "фонариков".
Потом, проводив старый и встретив Новый год, здоровый, несколько захмелевший коллектив приступил к совершенно неорганизованному веселью.
Под руководством Саши истории сыпались со всех сторон. Рассказывали о чем попало: подлинные случаи, анекдоты и явные небылицы.
В промежутках между историями ритмично бухал самодеятельный джаз и, глотая пятаки, пел на разные голоса проигрыватель-автомат. Мероприятие развивалось по своим внутренним законам.
Мы с Сашей вышли на балкон покурить. Мороз слабел, теплая тишина стояла по колено в снегу, и редкие медленные снежинки, как пух, плавали в воздухе. Звезды переливались и вспыхивали, похожие на далекие елочные игрушки. Казалось, что они движутся.
- Ерунда, - дремотно произнес Саша. - Движутся потоки воздуха в земной атмосфере - и все. Как над нагретым асфальтом.
Я стал настаивать на поэтическом восприятии действительности, вызывающе утверждая, что "звезда с звездою говорит".
- Может быть, - миролюбиво согласился Саша. - Все может быть. Эту древнюю гипотезу легко проверить. Надо только включить "Микрон". Он теперь надежно запрограммирован исключительно на внеземные цивилизации.
И мы, как три месяца назад, поднялись по короткой и крутой лестнице, спустились в лифте, прошли через небольшой холл, в котором стоял злополучный аквариум с рыбками.
Как только Саша щелкнул тумблером, "Микрон", словно пробуждаясь от долгого сна, загудел, замигал огоньками. Если бы он мог, он, наверное, потянулся бы и зевнул.
Из печатающего устройства неторопливо поползла лента, на которой лежали математические символы бесконечности - "Микрон" еще собирался с мыслями и ни о чем конкретном пока не думал.
И вдруг на ленте появился восклицательный знак. Саша бросился к приборам. Стрелки било мелкой дрожью. Огоньки вспыхивали, гасли, разгорались, будто в комнате проносились порывы ветра, которые чувствовал лишь "Микрон".
- Что за черт? - гневно изумился Саша. - Опять старые штуки? Настраивайся на звезды, электронное чучело, а не на соседний зал!
Он переключил настройку на самое дальнее деление шкалы, на ленте стали вновь появляться лежачие "восьмерки", но едва Саша выпустил из рук переключатель, как "Микрон" снова тревожно загудел, вспыхнул огоньками и отбросил стрелку индикатора резко назад.
Не ленту высыпалась целая горсть восклицательных знаков.
- Ну вот! Очевидно, звезды на проводе... - рассмеялся было я, но взглянул на Сашу и осекся.
Саша сидел за пультом и медленно машинально разминал сигарету. Он смотрел на приборы. Дремотное благодушие исчезло с его лица. Лицо его окаменело. Как врач у постели больного, Саша старался не пропустить ни одного звука, ни одного движения в том, что постороннему показалось бы просто горячечным бредом.
- Какие тут к черту звезды, - глухо сказал Саша.
Я еще не понимал, отчего Саша побледнел, но тревожный холод ворвался в мое по-праздничному шалое настроение.
"Микрон" судорожно гудел, огоньки вспыхивали ослепительно перегорающим светом, лента перестала ползти.
- Что с ним? - не выдержав, почти крикнул я.
- Он ищет алгоритм перевода.
И вдруг гудение стихло, нестерпимый блеск глазков исчез и снова медленно поползла лента. "Микрон" выполнял свой долге он переводил.
"...Это последнее сообщение... последнее сообщение... Зерна..."
"Микрон" на миг замешкался и, подбирая по возможности точное соответствие незнакомому термину, в скобках отпечатал:
