Кир Булычев - Цветы
Павел близоруко сощурился, пробегая глазами строчки.
На цыпочках вошла девочка, проскользнула к столу и худой лапкой стянула с него промокашку.
– Спасибо, – сказал Павел. – Я останусь здесь.
– Это нелепо.
– Что поделаешь.
– Ты не имеешь права упиваться бездельем или любовными утехами с ее мамой…
– Что за упреки!
– Прости. И все-таки я не снимаю с тебя упрека в сознательном безделье, интеллектуальном самоубийстве.
– Я не бездельничаю.
– Ты работаешь? Где же твоя лаборатория? Где книги? Где помощники?
– Мне они не нужны.
– Так в чем же твоя работа?
– Ты в самом деле хочешь посмотреть?
– Разумеется. Я хочу знать о тебе все.
– Я думал, что ты уже все знаешь. Ну, пошли. Это недалеко.
По скользкой, мокрой от недавнего дождя тропинке они обогнули дом. Переполненная бочка с дождевой водой стояла поперек пути, и ему пришлось шагнуть в траву. Брюки сразу же промокли.
– Вот, – сказал Павел, остановившись на краю небольшого участка сзади дома.
Там росли цветы. Это были громадные, в ладонь, белые, розовые, фиолетовые и темно-красные, грубые, сочные, чувственные цветы. Чем-то они напоминали ему цветы в горшках за окнами северных городов, бумажные в своей изысканной и все-таки пошлой пышности. Цветы эти раздражали, но по-своему они были прекрасны, как прекрасно все совершенное, к чему нельзя добавить или додумать.
– Что это? – спросил он. – Ты стал цветоводом?
– Это картофель, – сказал Павел. – Картошка.
– Не понял.
– Я развожу картошку на цветы.
– А клубни?
– Клубни у них маленькие, зеленые, они никому не нужны. Зато, признай, очень красивые цветы.
– Да. Большие. А морковь?
– Что морковь?
– Ты не разводишь на цветы морковь?
– Нет. – Павел улыбнулся.
– Это символ.
– Почему символ? К сожалению, отцвели огурцы. Я бы показал тебе. Они бы тебе понравились. Я надеюсь, что в будущем году они смогут цвести на воде, как огромные кувшинки.
…Шофер стоял у машины, приоткрыв дверцу. Павел вышел за гостем на крыльцо, но дальше не пошел, словно опасался, что его затолкнут в машину и увезут.
– Мы еще увидимся. – Он не хотел, чтобы в его голосе звучала угроза, но ничего не смог с ним поделать.
– Не сомневаюсь, – сказал Павел. – Может, подождешь минутку, я срежу букет. Твоей жене понравится.
– Спасибо, в следующий раз.
Машина дернулась с места, выбираясь из лужи. Он не оборачивался, хотя знал, что Павел все еще стоит на ступеньках, держась рукой за ручку двери. И смотрит вслед.
Какой дурак, какой подлец, твердил он про себя, стараясь вызвать в себе злость к Павлу, тогда легче будет не думать ни о чем, передав его адрес другим людям, исполнительным, но лишенным иных чувств.
– Картошка на цветы, – сказал он вслух.
– Что вы сказали? – спросил шофер, не оборачиваясь.
Он не ответил. Вдруг пожалел, что не взял букета для жены. Она бы посмеялась, нашла легкие, веселые слова…
Потом, часа через два, сидя на каком-то заседании во главе длинного, покрытого скучной зеленой скатертью стола, он вдруг снова сказал:
– Картошка на цветы.
И никто не понял.
