Стивен Кинг - Ужасная смерть Эдуара Делакруа
- Я все равно не понимаю, кто при этом пострадал.
Он ехидно улыбнулся.
- Речь не идет о том, кто пострадал. Речь о правилах. Что за жизнь была бы без правил? Поли, Поли, Поли. - Он покачал головой, словно от одного моего вида ему не хотелось жить. - Ты, наверное, думаешь, что такому старперу, как ты, уже не надо думать о правилах. Но в этом ты очень ошибаешься, Поли.
Улыбается мне. Не любит меня. Может, даже ненавидит. Но почему? Я не знаю. Иногда на вопрос "почему" нет ответа. И это страшно.
- Ну хорошо, извините, что я нарушил правила, - сказал я. Слова прозвучали жалобно и слегка испуганно, и я ненавидел себя за это, но я стар, а старые люди легко пугаются. Очень легко.
Брэд кивнул.
- Извинения принимаются. А теперь повесь накид-ку на место. Нечего тебе гулять под дождем. Особенно в лесу. А вдруг ты поскользнешься, упа-дешь и сломаешь себе бедро? Кто тогда потащит твои старые кости наверх?
- Я не знаю. - Мне уже хотелось уйти от него. Чем больше я его слушал, тем больше он напоминал мне Перси. Вилли Уортон, сумасшедший, появившийся на Зеленой Миле осенью тридцать второго, как-то схватил Перси и так напугал, что тот намочил в штаны, "Только попробуйте кому-нибудь рассказать, - сказал потом Перси нам всем. - Вы все тут же окажетесь в очередях за хлебом". И теперь, через столько лет я почти слышал, как Брэд Долан произносит те же слова тем же самым тоном. Словно, описывая эти старые времена, я отомкнул какую-то необъяснимую дверь, соединяющую прошлое и настоящее: Перси Уэтмора с Брэдом Доланом, Дженис Эджкум с Элен Коннелли, тюрьму "Холодная Гора" с домом для престарелых "Джорджия Пайнз". И только из-за этого я не смогу заснуть сегодня ночью.
Я попытался пойти к кухонной двери, и Брэд снова схватил меня за руку. Я не знаю, как первый раз, но теперь он делал это сознательно, чтобы причинить боль. Его глаза бегали по сторонам - он желал убедиться, что в утренней сырости никого поблизости нет и никто не увидит, как он оскорбляет одного из тех стариков, за которым должен ухаживать.
- Что ты делал там, на тропинке? - спросил он. - Я знаю, ты ходишь туда не для того, чтобы мастурбировать, эти дни для тебя давно миновали, поэтому признавайся, что ты там делаешь?
- Ничего. - Я сказал себе, что нужно сохранять спокойствие и не показывать, как мне больно; спокойно, ведь он упомянул лишь тропинку, он не знает про сарай. - Я просто гулял. Проветривал мозги.
- Слишком поздно, Поли. Твои мозги уже никогда не станут ясными. Он снова сжал мою худую старческую кисть, перемещая хрупкие кости, глаза его постоянно бегали из стороны в сторону, чтобы знать, что он в безопасности. Брэд не боялся нарушать правила, он только боялся, что его поймают, когда он нарушает их. И в этом тоже походил на Перси Уэтмора, который никогда не давал вам забыть, что он племянник губернатора. - Ты такой старый, просто чудо, как ты еще помнишь, кто ты такой. Ты слишком, чертовски стар. Даже для этого музея. Ты мне действуешь на нервы, Поли.
- Пусти меня, - сказал я, стараясь, чтобы голос не звучал жалобно. И не просто из гордости. Я думал, что это может возбудить его, как запах пота нервную собаку, которая обычно только рычит, и она кусает. И я вспомнил журналиста, писавшего о Джоне Коффи. Этот репортер ужасный человек по фамилии Хэммерсмит. Самое ужасное в кем было то, что он не знал, что он ужасен.
Вместо того, чтобы меня отпустить, Долан снова сжал мою кисть. Я застонал. Я не хотел, но ничего не мог поделать. Боль пронзила меня насквозь до самых лодыжек.
- Что ты там делаешь, Поли? Скажи мне.
- Ничего! - Я еще не плакал, но боялся, что скоро заплачу, если он будет продолжать в том же духе. - Ничего, я просто гуляю, я люблю гулять, отпусти меня!
Он отпустил ненадолго и лишь для того, чтобы схватить мою другую руку. Пальцы ее были сжаты.
- Открой, - приказал он. - Дай папе посмотреть. Я повиновался, и он фыркнул с отвращением. Там не было ничего, кроме остатков второго кусочка жареного хлеба. Я сжимал его в правой руке, когда он стал давить мою левую кисть, и на пальцах осталось масло - не масло, маргарин, масла здесь не держали.
- Иди в дом и вымой свои мерзкие руки, - велел он, отходя назад и откусывая кусок рулета. - Боже правый.
Я пошел вверх по лестнице. Ноги у меня дрожали, сердце колотилось, как мотор с протекающими клапанами и старыми разболтанными поршнями. Когда я взялся за ручку двери, ведущей в кухню - и к безопасности, Долан сказал:
- Если ты, Поли, расскажешь хоть кому-нибудь, что я сжимал твою бедную ручку, то я всем скажу, что у тебя галлюцинации. Начало старческого маразма. А ты знаешь, что мне поверят. Если же там синяки, они подумают, что ты их сам себе поставил.
Да. Это правда. И опять - эти слова мог сказать Перси Уэтмор. Перси, каким-то образом оставшийся молодым и подлым, тогда как я стал старым и хрупким.
- Я никому не собираюсь ничего говорить, - пробормотал я. - Нечего говорить.
- Вот и правильно, дорогуша. - Его голос звучал легко и насмешливо - голос верзилы (если взять словечко Перси), который думает, что будет молодым вечно. - А я узнаю, что ты там делаешь. Я сделаю это своей обязанностью. Слышишь?
Конечно, я слышал, но не доставил ему удовольствия подтвердить это. Я вошел в дом, прошел через кухню (я чувствовал запах яичницы с сосисками, но уже не хотел их) и повесил накидку на крюк. Потом поднялся в свою комнату, останавливаясь на каждой ступеньке, давая своему сердцу время успокоиться и собираясь с мыслями, чтобы начать писать.
Я вошел в солярий и просто сидел за маленьким столом у окон, когда мой друг Элен, просунула в дверь голову. Она казалась усталой, и, по-моему, ей было нехорошо. Элен гладко зачесала волосы, но все еще была в своем платье. Старые возлюбленные не тратят много времени на церемонии, ведь по большей части мы просто не можем себе этого позволить.
- Я не буду тебя отвлекать, - сказала она. - Я вижу, что ты собрался писать...
- Не говори глупостей, - ответил я. - У меня времени больше, чем у Картера печеночных таблеток. Заходи.
Она вошла, но остановилась у двери.
- Просто я не могла заснуть... опять... и случайно оказалась у окна чуть пораньше... и...
- И ты видела меня с мистером Доланом во время нашей милой беседы, - помог ей я. - Я надеялся, что она только видела, что ее окно было закрыто, и она не слышала, как я хныкал и просил отпустить.
- Это было неприятно и совсем не дружески, - сказала она. - Пол, этот мистер Долан расспрашивал всех о тебе. Он и меня спрашивал, это было на прошлой неделе. Я тогда об этом не задумалась, просто решила, что у него противный любопытный нос, который он сует в чужие дела, а теперь мне интересно.
- Спрашивал обо мне? - Я надеялся, что мой голос звучит не так тревожно, как я ощущал. - Что спрашивал?
