Джон Пристли - Антология сказочной фантастики
Но было бы явным преувеличением утверждать, что юмористика составила заметную долю 21-го тома БСФ. Нашему читателю известны по другим изданиям более веселые и значительные вещи вроде рассказа А. Порджеса «Саймон Флеэгг и дьявол» или «Царской воли» Р. Шекли, вроде повести Д. Пристли «31 июня» или «Фантастической саги» Г. Гаррисона. Я уже не говорю о повести Стругацких «Понедельник начинается в субботу».
Таким способом читатель предупрежден, что ждут его здесь главным образом произведения серьезные, «страшные» и отчасти даже печальные. Не исключено, что есть и одно-два таких, над которыми иная читательница потихоньку уронит слезу. Что ж, это прекрасно. Ведь задача искусства заражать эмоциями, и если эта цель достигнута без применения патентованных допингов, значит перед нами произведение настоящей литературы.
И в первую очередь эти слова относятся к трем самым крупным произведениям антологии: роману «Дженни Вилъерс» Д. Пристли, повестям «Тигр Тома Трейси» У. Сарояна и «Срубить дерево» Р. Янга.
Приступая к их представлению, я еще раз хочу повторить, что меня менее всего занимает вопрос, что это перед нами: научная ли фантастика, fantasy, сказка, притча или психологическая драма о раздвоении сознания. При желании в романе Пристли, например, странные видения героя можно рационально объяснить действием удвоенной дозы новейшего психомиметического лекарства Но разве есть лекарства, которые позволяют путешествовать в прошлое? Но разве что-нибудь изменилось бы если бы писатель не стал давать никаких объяснений, как не стал он их давать в упомянутой повести «31 июня», где он без колебаний свел в одной комнате рыцарей Круглого стола и современных бизнесменов? Ровным счетом ничего. Так что, невзирая на эти пилюли, нет никаких оснований для ревнителей научной фантастики раскрывать свои объятья навстречу «Дженни Вильерс». Это наверняка не научная фантастика. У романа иные цели. Чтобы полностью их раскрыть, следовало бы, вероятно, поговорить, о том, какое место занимают подобные вещи в творчестве самого Пристли (или Сарояна, или другого писателя). Но такой анализ увел бы нас слишком далеко в сторону.
Несмотря на то, что в центре повествования трогательная история несчастной молодой актрисы, изящно стилизованная под чуточку сентиментальные настроения XIX века, идея романа Пристли сугубо современная, и говорится в нем о сегодняшнем дне. Речь идет о духовном возрождении отчаявшейся души, о возвращении к жизни художника, потерявшего веру в себя и в людей. Старый драматург Мартин Чиверел решает бросить театр, писательскую работу, уйти от друзей. И эти настроения он выразил в своей последней, как он думает, прощальной пьесе, названной им «Стеклянная дверь». Автор романа почти ничего не говорит о содержании пьесы. Но из того, как о ней отзываются другие персонажи, можно понять и ее идею, и смысл ее названия. Стеклянная дверь — это символ разъединенности людей, между которыми воздвигнуты невидимые, но тем не менее вполне реальные перегородки, люди, может быть, и видят друг друга через них, но не слышат, словно в телевизоре с выключенным звуком; они не могут ни позвать на помощь, ни броситься ее оказывать. Перед нами одна из самых распространенных тем современного западного искусства, носящая внушающее почтительный трепет наукообразное наименование — некоммуникабельность. Эта тема не взята с потолка, ее ежедневно подсказывает писателям окружающая их действительность. Такое уж свойство у частнособственнического общества: разделять людей. Но относиться к этому можно по-разному: иной смиряется и впадает в отчаяние, иной протестует и борется. Возможно, во многих случаях трубадуры этой самой некоммуникабельности пишут свои произведения, просто следуя моде, но в том, как описал состояние своего героя Пристли, не остается места для спекуляций. Мартин Чиверел искренне уверовал в пессимистические идеи своих пьес.
Фантастический прием понадобился писателю, чтобы сконцентрировано, за очень небольшой промежуток времени доказать герою — и читателю, конечно, — ошибочность его представлений. Обычные приемы потребовали бы значительно большего времени и места. Не умерло доброе в людях, не умерло искусство, и даже любимый театр Чиверела не умер и еще не умирает. Людей можно понять, людям можно помочь, и нет стеклянных перегородок между ними, а если и есть, то с ними надо бороться, надо их разбивать, а не мириться Со своей отгороженностью. И конечно, не столько герою объясняет все это писатель-гуманист, сколько своему читателю.
«Дженни Вилъерс» в традициях сказки имеет счастливый конец, и он не кажется здесь фальшивым, натянутым; ведь для того и существует сказка, чтобы пробуждать в людях добрые чувства.
На первый взгляд повесть Уильяма Сарояна «Тигр Тома Трейси»- произведение совсем иного плана и даже чуточку абсурдное. В самом деле, что это за тигр, который ходит повсюду за главным героем, никем не видимый, умеющий только рычать и в то же время дающий советы хозяину? В довершение это вовсе и не тигр, а черная пантера.
Мы снова встретились с символом, с поэтическим символом. А объяснять поэтические символы, переводить их в обычный понятийный ряд — дело неблагодарное. Всегда есть опасность упростить, сузить авторский замысел, ведь если гармонию можно было бы поверить алгеброй, то стоило бы оставить одну алгебру. Тем не менее по долгу автора предисловия я рискну дать свое объяснение сарояновскому тигру. Кто-то, может быть, со мной и не согласится, что ж, многозначность трактовки следует скорее отнести к достоинствам повести, чем к ее недостаткам.
У немецкого романтика начала XIX века А. Шамиссо есть известные «Необыкновенные приключения Петера Шлемиля», рассказывающие о человеке, потерявшем свою тень, а вместе с тенью и свою репутацию, возможность существовать в обществе людей, каждый из которых имел прекрасную респектабельную тень. Том Трейси — это как бы Петер Шлемиль наоборот. Если Шлемилю мешало жить в обществе добропорядочных — хотя бы внешне — обывателей отсутствие тени, то Трейси мешает войти в полное соответствие с окружающей средой как раз наличие его тигра. Но что же такое этот тигр? Неосуществленные мечты? Подавленные желания? Бодрствующая совесть? Любовь, как говорит сам автор? Я, пожалуй, назвал бы этого тигра второй душой Тома Трейси, не той душой, какой он обладает на самом деле, а той, какую он мог бы иметь, если бы условия — в первую очередь социальные — дали бы ей возможность развиться. Тигр — вообще достаточно необычное явление для американского города, но собственный тигр у простого грузчика, это уж совсем ни в какие ворота не лезет. И когда тигр — вторая душа Тома — начинает проявлять инициативу, а Том начинает следовать его советам, то весь его унылый, упорядоченный жизненный уклад летит вверх тормашками. Том влюбляется, требует, чтобы его повысили по службе, бросает работу… Впрочем, нельзя сказать, что советы тигра, то есть затаенные желания Тома, были столь уж грандиозны и неосуществимы; они весьма скромны, верх его мечтаний — это стать дегустатором кофе. Подумаешь, большое дело — дегустатор кофе! Но в том мирке, где он живет, и это оказывается совершенно дерзновенным и совершенно неосуществимым желанием. Ведь он должен перепрыгнуть через длинную очередь претендентов на ту же должность. Иногда тигр — ведь это же все-таки тигр, а не ангел — дает Тому явно неразумные советы, но все же пока у Тома есть свой тигр, у него есть надежды, у него есть поддержка, которая помогает ему в ежедневном бесконечном перетаскивании кофейных мешков с места на место, у него есть тайна, отличающая молодого человека от прочих жителей города. Но когда тигр вырывается на волю и становится заметным для окружающих, его начинают травить — физически и морально. Обществу, в котором живет Том Трейси, не нужны парни с тиграми. Из ряда вон выходящих тигров необходимо как можно быстрее загнать в клетку, переломать им лапы и по возможности добить совсем. Что же это будет, если по улицам добропорядочного — хотя бы внешне — города станут разгуливать молодые люди с непривязанными черными пантерами за душой?
