Виталий Забирко - Побег
Болван, молодой, зелень буйная, тоже мне, нашел выход. Всего полгода в лагере, а уже умнее всех - вот, мол, я какой, не вы все, не вам всем чета, не хлюпик какой-нибудь... Вы тут как хотите, сгнивайте заживо, сушите себе мозги в Головомойке, хлебайте грибную склизлую бурду, вытягивайтесь строем перед смержами, пусть они высасывают ваш разум, ваши мысли... А я не могу так. Не хочу. Не желаю! Я... пошел. И бац себя самодельной бритвой по венам. Или по горлу. Или как-нибудь еще... Только ты болван, поросль зеленая, не уйдешь ты так ни от кого, никто так еще не уходил, ни один. А пробовали... Но пока в тебе еще что-то есть, пока еще хоть что-то можно высосать из твоей головы, пока ты способен еще читать и думать и не осталась от тебя только пустая безмозглая шелуха, не отпустят тебя смержи просто так, за здорово живешь, ни в какую не отпустят, восстановят как миленького, как новенького, будто только мать родила, без царапинки, без заусеницы, свеженького как огурчик... И запрут в Головомойку суток на двое для профилактики. И выйдешь ты оттуда как шелковый, тише воды, ниже травы, высосанный, высмоктанный, уже не человек, а ошметья человеческие. Полуидиот. Как Копье, как Васин. И уже не захочешь себе резать ни вены, ни горло...
Лариша нашли за бараком. Бенц и Энтони вынули его из петли и, подхватив под мышки, поволокли между шеренгами. Они неуклюже семенили, шли не в ногу, и распухшая, багрово-синяя голова Лариша раскачивалась из стороны в сторону на вытянувшейся шее, поочередно кивая то пину, то человеку.
Подкатил малый белый драйгер, и Лариша взгромоздили на верхнюю платформу. Водитель-смерж повертелся в седле, развернул драйгер и неторопливо тронул его на Слепую дорогу.
Машина медленно поползла по земле, переваливаясь на ухабах, и труп Лариша заерзал по платформе, качая большими плоскими ступнями ног.
"Вот и все", - тоскливо подумал Кирилл. Драйгер подошел к воротам, приостановившись подождал, пока они не распахнулись, и, резко, с места увеличив скорость, погнал по дороге к Головомойке, подняв тучи пыли. Тело Лариша запрыгало по платформе, как большая тряпичная кукла пелеле, и в лагерь донеслось гулкое грохотание листового железа. Вот и все... Драйгер въехал в рощу и скрылся из глаз. Тарахтенье мотора и грохот железа сразу стали глуше и на тон ниже. Кирилл прикрыл глаза. Прощай...
Кто-то толкнул его в бок, он вздрогнул от неожиданности и резко повернулся. Рядом стоял Портиш и внимательно, чуть снизу из-под мохнатых бровей, смотрел на него.
- Чего надо? - окрысился Кирилл.
Портиш удивленно выпучил свои и без того навыкате глаза, задержался взглядом на лице Кирилла, затем увел глаза в сторону.
- Чего, чего... Стоишь как истукан, - сказал он. - И глаза закрыл. Уж я чо подумал...
Кирилл хотел огрызнуться, но тут увидел, что на плацу стоят только они вдвоем. Он растерянно огляделся. Не было даже шестнадцатого барака, оставленного за какую-то провинность. И четырнадцатого барака тоже не было... Под землю они провалились, что ли? Он посмотрел на Портиша.
- Где все? - хрипло спросил он.
Портиш подозрительно покосился на Кирилла:
- Что - где?
- Ну все. Лагерь где весь?
Портиш наконец понял.
- Спал ты, что ли? - Он зло сплюнул в пыль. - Отпустил учетчик всех. Как подарочек преподнес...
Он ожесточенно заскреб свою цыганскую буйную бороду, а затем, собрав ее в кулак, немилосердно дернул и, охнув, удовлетворенно зашипел. То ли от боли, то ли от удовольствия.
- Все равно ж гад припомнит нам этот подарочек! Не на плацу, так в Головомойке или в самом бараке...
Портиш ожег Кирилла взглядом, словно это он был учетчиком-смержем, и вдруг заорал:
- Ну, чего стоишь, блястки выпялил?! Идем! Скоро давать жрать будут...
Кирилл тоскливо посмотрел в сторону ворот. Со Слепой Дороги, издалека, уже только чуть слышно долетало буханье стальных листов платформы. Значит, никто тебя, кроме меня, не провожал. Никто. Все разбежались... Он тяжело вздохнул и зашагал вслед за сильно косолапящим Портишем. Хоть бы меня в свое время кто-нибудь вот так же проводил взглядом...
Солнце поднялось уже довольно высоко и стало слегка припекать. Последние клочки тумана исчезали, высохли намоченные росой стены деревьев-бараков, их окна и двери начали постепенно зарастать, чтобы вечером, когда все вернутся из Головомойки, вновь открыться и принять в вонючее логово на жесткие насесты нар усталые, измученные тела.
За бараком, на жестком, как обрезки белоснежного пенопласта, мхе уже сидело несколько человек и пинов. Безрадостное это было зрелище. Унылое. Пины забились в куцую тень барака и о чем-то приглушенно пересвистывались. Люди же понуро молчали. Кто сидел на корточках, поджав под себя ноги, кто полулежал, облокотись на руку. Словно ждали чего-то. Спрашивается, чего можно ждать? Разве что утреннюю баланду...
На Портиша с Кириллом никто не обратил внимания, только Пыхчик бросил косой взгляд, когда разбитые всмятку ботинки Кирилла остановились возле его лица.
- Ну? - сказал Кирилл.
Пыхчик молча подвинулся.
Кирилл нагреб мха под стену барака и сел. Портиш опустился рядом на колени, пошарил у себя за пазухой и достал тряпичный сверток.
- Сыграем? - предложил он, заглядывая в глаза Кириллу. В свертке затарахтели костяные фишки.
Кирилл покачал головой, прислонился спиной к стене барака и прикрыл глаза.
- Ну, во! А чо я тебя ждал?
Кирилл только пожал плечами. Хотелось прилечь и подремать, но с правой стороны лежал Пыхчик, а слева сидели Михась с Ларой. Лара уткнулась Михасю в плечо, в ветхую, разлезающуюся просто на глазах куртку и плакала. Он успокаивающе гладил ее по спине.
- Ребеночка хочу! - всхлипывала она. - Слышишь, хочу! Маленького, кричащего... Я родить хочу!
Кирилл поморщился. Опять завела! По три раза на дню... Портиш фыркнул.
- Бабе что надо? - рассудительно произнес он. - Бабе мужика крепкого надо.
Лара вздрогнула и впилась в Портиша опухшими от слез глазами.
- Ты, пенек кривоногий! - с ненавистью крикнула она ему в лицо. Это кто - ты мужик крепкий?!
Она вскочила. Михась хотел ее удержать, но она его оттолкнула.
- Мужики! - крикнула она. - Знаю я всех вас! Все вы одинаковы!
Михась вскочил рядом с ней, схватил за плечи.
- Да пусти ты меня! - Она снова попыталась отпихнуть его. - Глаза б мои вас не видели! Мужики! Тоже мне!.. Вам что надо?
Она наклонилась над Портишем.
- Вам только одно и надо - и довольно! Тьфу на вас!
Плевок застрял у Портиша в бороде, глаза у него налились кровью, он вскочил:
- Ты что, баба, сдурела?!.
Может быть, он и ударил бы, но тут из-за барака вынырнула сухопарая фигура Льоша в пестрой, переливающейся всеми цветами неснашиваемой куртке, смотревшейся в сравнении с тряпьем остальных лагерников откровенно вызывающе и являющейся не только отличительной приметой Льоша, по которой его узнавали издалека, но также и предметом зависти большинства. Льош мгновенно оценил обстановку и положил руку на плечо Портиша.
