Эдуард Геворкян - Темная гора
Глаза при этом он отводил в сторону, что было совершенно не похоже на прямодушного Варсака.
— Что с тобой? — спросил я его.
Он замолчал и снова опустился на каменную плиту.
— Мне предлагают хорошее место, — сказал он наконец. — Приличное жалованье, славная работа…
Теперь уже надолго замолчал я.
Вечерняя жизнь Микен бурлила на площадях и улицах. Крики зазывал, песни бродячих аэдов, застольные речи под большими полосатыми навесами, которые тянулись вдоль стены из огромных глыб, во времена незапамятные окружающих лабиринт древнего городского ристалища… В лавках, приютившихся в проломах стены, бойко шла торговля ночным товаром: звенело стекло бутылки, выпавшей из руки пьянчужки, трещали цикады в маленьких серебряных клетках — их разбирали любовные пары, в дальнем углу полог словно озаряло молниями — там торговали новинкой, пользующейся успехом у богатых домовладельцев и праздных заморских гостей, — светильниками наподобие тех, что мы используем на темных мирах, только небольшими и быстро приходящими в негодность из-за почти сразу сгорающих угольных стержней. Недавно, я подарил жене такой — хватило только на время ужина. На звездных машинах светильники заключены в толстые стеклянные сосуды, из которых выкачан воздух. Молния, идущая из накопительных чанов, там бьется не меж угольных стержней, а заключена в тонкую паутину из тайного сплава. Во время похода Варсак и его подручные следили за тем, чтобы пища невидимым соратникам поступала в накопительные чаны вовремя и правильно, а медные и железные пластины заменялись по мере истончения. Но кто же теперь заступит на его место?
— Что за работа такая? — спросил я. — Почему глаза прячешь, будто тебя в позорные деревни ссылают?
— Скажешь тоже! — Варсак в сердцах сплюнул. — Меня берут в гоплиты, в Черную фалангу. На днях отбываю в Мемфис.
Я присвистнул. Не ожидал такой прыти от него. Ай да Варсак-простак! Не иначе, как его соплеменники устроили. Работа ему предстоит, что говорить, тяжелая, но если жив останется, то может перейти в касту воинов.
— Так тем более пошли ко мне, а то жена не простит, что прощаться не привел. Отпразднуем…
— Успею еще попрощаться, вот завтра и зайду, а сейчас сил нет, да и несет от меня!
— Я тоже не фиалками пахну!
Мы встали с широких каменных ступеней и пересекли площадь, выйдя к переулку Медников. Уличные фонари уже светили ровным желтым светом. Где-то далеко над морем полыхали зарницы, в их бледных вспышках темными иглами Проступали острые шпили башен — жилищ ночных и дневных соратников.
По дороге Варсак признался, что еще перед нашим походом на мир Воителя он встретил дальнего родственника, тот и познакомил с одним важным лицом из герусии, ну а последний обещал внести его имя в нужный список взамен своего увечного сына. И внес.
— Откуда только у тебя родственники берутся! — воскликнул я. — Ты же недавно говорил, что родных и близких на тысячи стадий вокруг нет!
— Я тоже так думал, а оказалось — есть, — ответил Варсак.
Он мне как-то рассказал о своей родне. Две или три дюжины лет назад почти вся его родня жила в небольшом поселке где-то в Двуречье. Потом всем поселком они переселились аж за край света, а точнее — в Восточную Гиперборею, соблазнившись большими земельными наделами и освобождением от налогов на дюжину дюжин лет. А еще задолго до того на те края упал большой небесный камень. Столичный город Тангас Ка разнесло в пыль. Людей и соратников побило без счета. Переселенцам там живется вольготно, они прижились на новом месте, пустили корни. Повезло им, жребий мог выпасть и на заселяемый мир. Звали Варсака к себе, да только скучно ему в земле ковыряться. В гости однажды съездил. Рассказывал, что леса там густые, дикие, охотиться можно, не рискуя нарваться на укоризненный взгляд блюстителя жизни. Правда, в последние годы беглые чинцы стали пошаливать на дальних границах, были случаи угона оленей, а близ озера Байгабаала чуть до смертоубийств не дошло, менторы вовремя вмешались, вправили мозги…
Варсак родню свою не забывал, но когда моя жена все пытала его, почему родичи ему хорошую девушку не сосватают, отшучивался и говорил, что хороших девушек надо беречь для обстоятельных домоседов, а ему вполне хватает толстозадых шлюх, потому что семейная жизнь для него вроде как ромашка для соратников.
Что ж, теперь, если удача не оставит его, путь в касту воинов ему открыт.
Нос от меня и семейства моего воротить он, конечно, не станет, да только у него новые знакомые появятся, к тому же гоплиты редко покидают свои лагеря.
Проводив меня до перекрестка Трех Фонтанов, Варсак махнул рукой, прощаясь, и свернул вниз, к большим коробкам многоярусных домов для бессемейных и малоимущих, откуда доносилась разудалая музыка вперемешку с женским визгом и хохотом. Он шел, не оборачиваясь, и вскоре исчез в темной аллее. А я поспешил к своему дому.
Как славно после тяжелой работы упасть в свое любимое сиденье и откинуться головой на мягкую подушку, расшитую желтыми и пурпурными цветами. Жена подносит охлажденное питье, Бубастис трется о ноги и мурчит, что твой двигатель, сыновья скачут вокруг и требуют подарков, а из кухни плывет аромат шипящего на вертеле большого куска рощеного мяса, нашпигованного солеными каперсами да основательно натертого чесноком и базиликом… Я представил себе, как ворчит, расставляя посуду, старая Нефер, которая прислуживала еще моему отцу и отцу моего отца, как вносят блюда с овощами и крепко наперченным рыбным супом, в животе у меня заурчало, и я прибавил ходу.
Миновав фонтаны, я подошел к ограде моего дома. Окна второго яруса темны, значит, дети спят, а в людской горит, как положено, свет. Мне по средствам иметь привратника, но чин не позволяет. Если через пару лет, к сорока годам выслужусь до кибернейоса группы, тогда можно будет держать и привратника, и носильщиков. По мне — сидел бы дома да жирок нагуливал — только домоседу чинов не видать. А значит, и дом плохонький полагается в Старых Микенах, далеко от моря, прислуги никакой — разве каких увечных выделят, а стоящую изымут, даром что кое-кто в семье нашей вырос. Не для того мои служилые предки горбатились, чтобы я на ветер пустил достояние рода!
Неладное я заподозрил, обнаружив, что двери не заперты. Быстро прошел в гостиную залу и увидел в слабом свете уличного фонаря, что дом мой пуст! Пропал большой дубовый стол, исчезли скамьи, крытые Цветными покрывалами, а там, где стояло мое любимое кресло, — темная плешь каменных плит… Пропало все: вазы с цветами и стойки с праздничной посудой, светильники в углах и ковры на стенах, — словно ловкие воры пробрались в дом и не спеша очистили его до голых стен, забрав даже подушку Бубастиса. Страх обуял меня, когда я подумал о жене моей, благонравой Феано, и о детях. Но только я направился к спальням, как из арки, ведущей во внутренние покои, появились какие-то люди. В руках одного из незваных гостей был светильник, и я разглядел шитый золотыми нитями знак паутины на головной повязке. Не знаю, что меня напугало больше — внезапное опустошение моего жилья или неожиданное появление служителей Дома Лахезис…
