Питер Уоттс - Ниша
Кларк парит между стен каньона из камня и стали. Сейчас она понимает, что значит быть паразитом. Она опускает взгляд. Огромные, как валуны, раковины моллюсков, багровые черви трехметровой длины, они ползают по дну среди машин. От легионов бактерий, собравшихся на запах серы, вода подернута молочной дымкой.
Внезапно глубина наполняется пронзительным воплем.
Он не похож на вопль. Кажется, дрожат, замирая, струны гигантской арфы. Но это кричит Баллард, кричит голосом, в котором, не желая того, смешались плоть и металл:
— Лени!
Обернувшись, Кларк успевает увидеть, как ее рука до плеча скрывается в невероятно огромной пасти.
Зубы-ятаганы смыкаются на ее плече. Перед ее глазами полуметровое чешуйчатое рыло. Какая-то частица ее сохраняет достаточно хладнокровия, чтобы выискивать среди этого чудовищного смешения шипов, зубов, бородавчатой кожи и плавников глаза. «Каким образом оно меня видит?» — задумывается Кларк.
Потом ее настигает боль.
Руку будто выкручивают из сустава. Тварь дергается, мотает головой, пытаясь оторвать кусок от добычи. От каждого рывка все нервы в ней разражаются воплем.
Кларк почувствовала, что силы покинули ее.
«Пожалуйста, кончай, покончим с этим, пожалуйста, Господи, если ты меня убиваешь, давай побыстрей…»
Она чувствует позыв к рвоте, но ее удерживают пленка, затянувшая рот, и слипшиеся внутренности.
Кларк закрывается от боли. Этому она давно научилась. Втянуться внутрь, покинуть собственное тело во власти жестокого вивисектора; уже издалека она чувствует, как рывки мучителя вдруг слабеют. Рядом с ней появляется другое существо, обладающее руками, ногами и ножом. «Знаешь, нож — это такая штука, которая пристегнута у тебя к бедру и о которой ты начисто забыла». И чудовище вдруг исчезает, разжав хватку.
Кларк велит мышцам шеи приняться за работу. Так кукловод заставляет двигаться марионетку. Голова поворачивается, и она видит Баллард, схватившуюся с созданием, чуть ли не превосходящим ее ростом. Однако… Баллард рвет тварь на куски голыми руками. Как легко обламываются сосульки ее зубов! Из ран вытекает темная ледяная вода, отмечает предсмертные конвульсии расплывающимся дымным следом.
Тварь вяло извивается. Баллард отталкивает ее от себя. Десятки мелких рыбешек влетают в освещенное пространство и принимаются обгладывать тело. Фотофоры[2] у них на боках вспыхивают переливами взбесившейся радуги.
Кларк возвращается с изнанки мира. Боль в боку держится на расстоянии — неотступная пульсирующая боль. Она смотрит на свою руку: на месте. Даже пальцы свободно шевелятся. «Бывало хуже, — думает она. — Только почему это я еще жива?»
Баллард возникает рядом с ней, глазные линзы светятся не хуже фотофоров.
— Господи Иисусе, — прерывистым шепотом выговаривает она. — Лени, ты цела?
Кларк с минуту обдумывает ответ. Как ни странно, она, кажется, действительно невредима.
— Ага…
А если и нет, сама виновата, черт побери. Сразу сдалась, обвисла и ждала смерти. Сама напросилась. Вечно она сама напрашивается.
Опять шлюзовая камера. Вода вокруг них уходит. И внутри них тоже: похищенное у нее дыхание, получив наконец свободу, мчится назад сквозь тело, надувая легкие и внутренности, вдохновляя.
Баллард срывает герметичную маску с лица, и ее голос дрожит в шлюзе.
— Господи! Господи! Поверить не могу! Ты видела эту зверюгу? Какие же они здесь громадные вырастают! — она проводит рукой по лицу: молочные полушария глазных линз остаются в ладони, открываются огромные глаза цвета спелого ореха. — Подумать только, ведь в обычных условиях они всего-то несколько сантиметров длиной!
Она раздевается, спускает «кожу» с рук и все говорит, говорит.
— А знаешь, при всем при том она оказалась очень даже хрупкой. Разваливается на куски от одного хорошего пинка.
Баллард всегда раздевается, едва вернувшись на станцию. Кларк подозревает, что, дай ей волю, она и рециклер вырвала бы из груди и зашвырнула в угол, где уже валяются, ожидая следующего выхода, роговичные линзы и кожа гидрокостюма.
«А может, она прячет у себя в каюте и второе легкое? — с усмешкой думает Кларк. Руку у нее колет, как иголками. — Может, держит в банке и по ночам запихивает себе в грудь?»
Она чуточку опьянела, вероятно, это последействие тех снадобий, которыми накачивает ее «кожа», чтобы замедлить нервные реакции при выходах. Мелочи, по сравнению с перспективой урезки мозгов.
«Мне совершенно не на что жаловаться…»
Баллард уже скатала «кожу» до пояса. Как раз под левой грудью в ребрах видна розетка электролизного устройства.
Кларк рассеянно разглядывает дырчатый кружок, вставленный в кожу Баллард. «Через него в нас входит океан, — вспоминает она. Давно усвоенные сведения здесь приобретают новый смысл. — Мы всасываем его в себя, обчищаем на кислород и сплевываем обратно».
Колющее онемение распространяется, перетекает из плеча в шею и грудь. Кларк слегка встряхивает головой, чтобы прочистить мозги.
И вдруг бессильно приваливается к переборке.
«Шок! Или я теряю сознание?»
— Я хочу сказать… — Баллард резко замолкает, озабоченно глядит на Кларк. — Господи, Лени, ты ужасно выглядишь. Почему ты сказала, что все в порядке, когда совсем не все в порядке?
Иголочки добрались уже до основания черепа. Кларк усилием воли разгоняет их.
— Все… в порядке, — говорит она. — Ничего не сломано. Обычные синяки.
— Чушь! Снимай-ка «кожу».
Кларк с усилием выпрямляется. Онемение чуточку отступает.
— Ничего такого, с чем бы я сама не справилась.
«Только не трогай меня. Пожалуйста, не трогай».
Баллард молча делает шаг к ней и распечатывает герметичный шов у нее на плече. Скатывает вниз материю и открывает уродливый багровый синяк. Смотрит на Кларк, подняв бровь.
— Обычный синяк, — повторяет та. — Я сама все сделаю. Хотя спасибо, конечно, — она отстраняется от заботливых рук Баллард.
Баллард внимательно смотрит на нее и чуть заметно улыбается.
— Лени, — говорит она, — стыдиться тут нечего.
— Это насчет чего?
— Ну, ты знаешь. Что мне пришлось тебя выручать. Что ты растерялась, когда эта тварь на тебя набросилась. Вполне объяснимо. Большинству людей нужно время, чтобы привыкнуть к новому. Я просто из удачливых, вот и все.
«Верно. Тебе всегда во всем везло, да? Знаю я таких, как ты, Баллард, вам всегда все удавалось…»
— Тебе совершенно нечего стыдиться, — заверяет ее Баллард.
— Я и не стыжусь, — отвечает Кларк искренне.
В ней вообще осталось не так уж много чувств. Только это покалывание. И напряжение. И смутное удивление, что она все еще жива.
![Артур Кларк - Город и звезды [сборник]](/uploads/posts/books/64337/64337.jpg)
