Александр Абрамов - Гибель шахмат
„Об этих вычислениях я, как уже говорил раньше, сообщать пока не собираюсь до того времени, по крайней мере, как найду нужным. Во всяком случае, каждый интересующийся работой моего автомата может придти и увидеть его воочию в воскресение, в консерватории.
„Как работает автомат? Никакой человеческой формы и даже отдаленно напоминающего человеческую фигуру облика я ему придавать не собирался. Механизм автомата я заключил в железный футляр, имеющий приблизительно форму параллелепипеда. Автомат снабжен часами и прямоугольным экраном, на котором за стеклом, после некоторых технических манипуляций, появляются буквы и цифры, указывающие желаемый ход.
„Как я создал автомат? Путем долголетней усидчивой работы. В прошлом году, будучи в служебной командировке в Германии, — я нашел инженера-механика Теодора Вейблица из Нюренберга, взявшегося осуществить мою идею. Там же и была сконструирована первая модель этого автомата, которую вы и увидите здесь в действии.
„Почему я до сих пор не выступал с идеей шахматного автомата? Отчасти потому, что не мог ее осуществить, отчасти потому, что не имея модели, не мог проверить верности моих математических и технических предпосылок“.
В заключение проф. Ястребов сообщил, что в связи с предстоящим в Москве II Международным турниром, его автомат должен вызвать особенный интерес, так как, по его мнению, даже первоклассные шахматные игроки не смогут выиграть ни одной партии у его автомата.
В московском шахматном мирке этот номер „Красного Спорта“ не создал особой сенсации. Два года назад, во время международного турнира в Москве в 1925 году, московские маэстро впервые встретились с иностранными чемпионами. Впервые Верлинский играл с Капабланкой и Зубарев с Ласкером. И теперь, в 1927 году, их ожидала вторая встреча. Сколько волнений, радости и напряжения подготовительной борьбы! Да разве можно тут думать о каком-то автомате? Разве стоит обращать внимание на изделия досужих профессоров, даже понятия не имеющих, что такое шахматы!
Нет, ирония, только ирония. Афиша с ее „отзывами мировой прессы“ — обычное шарлатанство устроителей „гала-концертов“. Безногие офицеры Наполеоновской армии, с трудом запихивающие свои обрубленные тела в механический футляр автомата, давным-давно канули в Лету. Уродливые чудовища из дерева и железа, обыгрывающие лордов со Стренда и епископов Кентерберийских, встречаются только в кинематографе. Механическая ерунда против Наполеонов и Кантов шахматной доски! Какой-то автомат против мировых чемпионов, гроссмейстеров и маэстро! Какая чушь! Это может вызвать только улыбку.
Но, кроме улыбки, было любопытство. Легкое, слегка удивленное любопытство общепризнанных чемпионов, вызванных на борьбу неизвестной маской…
…А в Лондоне, Париже, Варшаве, Вене, в Нью-Иорке, Софии, Брюсселе не было даже и любопытства. Двадцать шесть самых знаменитых маэстро в этот день еще ничего не слыхали об автомате.
3. МАШИНА ПРОТИВ НАПОЛЕОНОВ
Малый зал Консерватории сконфужен странной тишиной в своих полинялых от старости стенах. Они не видали никогда ничего подобного. Призраки Бетховена, Моцарта, Генделя и Баха, удивленно застывшие в кольцах табачного дыма — курить неожиданно разрешается, — чувствовали себя не совсем удобно. Впервые сознавали, что они здесь чужие.
И в самом деле, какое кому дело до Баха? Бах — декорация. Консерватория — псевдоним места, где можно вдруг увидеть странные, почти необычайные вещи.
Не все ли равно, какая декорация, когда существо из дерева и железа неожиданно побеждает рыцарей международных турниров? Кому нужна эта декорация, когда патентованная защита Алехина оказывается бессильной отвратить гибель? Великолепный панцырь теории дебютов не выдерживает молчаливого натиска автомата. Где уж тут думать о Бетховене и Моцарте?
Странные, непонятные мысли висят в воздухе. Они загадочны и оскорбительны для незримых обитателей старого замка мелодий и звуков. Они таинственны и чудовищно-нелепы, как нелепа и чудовищна эта серая металлическая штука на эстраде на массивной подставке.
Серый металлический идол, узурпировавший место бехштейновского рояля. И ни одной мелодии. Ни одной, даже самой простенькой гаммы. Вообще ни одного звука. Молчание. На маленьком, белом, застекленном прямоугольном экране появляются странные сочетания букв и цифр. Какая-то абракадабра:
Кd2 — f3
или
Сb3 — d5
Что это такое? Бетховен и Бах никогда не играли в шахматы. Может быть тайные знаки массонской ложи или богослужение новой религиозной секты?..
В воздухе дымно. Окурки. Клочки бумаги. Обрывки восклицаний. Потные лбы.
Папироса за папиросой. Шах королю. Конь f3 на d4. Подумать. Пешку вперед. Так. Наспех полстакана чаю.
Хищного вида высокий старик любовно гладит серый покров металлического идола. Идол — параллелепипед. Ничего не выражающий, смешной и глупый параллелепипед. Только непрерывно, ход за ходом, меняются цифры и буквы на его стеклянно-белом прямоугольнике — лбе.
Что он делает, этот старик? Может быть машина — шарлатанство? Может быть он просто гениальный игрок, ради шутки, ради сенсационного трюка, загримировавшийся автоматом…
Но все равно. Какой он делает странный ход! Ладьей на g2. Что несет эта странная комбинация? Подумать. Чорт возьми, идол играет, как Капабланка!
Какой дух спрятан в металлическом чреве серого идола? Может быть, призрак Чигорина или Морфи играет здесь под псевдонимом автомата системы профессора Ястребова? Или, может быть, это безногий офицер, блестящий похититель идеи своего наполеоновского коллеги, офицер, оставивший свои обрубки где-нибудь под стремнинами Перекопа или на зеленых полях Украины? Кто? Кто?…
… … …
В фойе — шум. Носовые платки скользят и комкаются на потных щеках и лысинах. Мокрые, растрепавшиеся проборы. Жестикуляция. Пулеметы слов. И удивление, удивление без конца.
„…Чорт возьми, я никогда не думал, что Григорьев проиграет этой машине…“
„…Представьте, когда он пошел конем на h5, я думал, что у автомата не найдется решающего ответа…“
„…А все-таки, друзья, я совершенно уверен, что играет живой человек…“
„…А оригинальная все-таки штука, вот бы Капабланке с ней сыгрануть…“
„…Шарлатанство…“
„…Какое шарлатанство, когда Зубарев на 27-м ходу сдался…“
„…Товарищи, идите скорей, необыкновенно острое положение“…
