Дмитрий Градинар - Настоящая фантастика – 2016 (сборник)
Работаю я над телепортацией. Не в общем и целом, а в узкой ее части. Ученый из меня так себе, на подпевках, но я стараюсь, вникаю, грызу и в своей области, смею думать, разбираюсь досконально. Мы, работяги, процеживаем горы шлака в поисках зернышка. А находим – его тут же прибирает в свои гребучие лапы начальство. Мы пашем, они стригут. Не заводись, Наталья, испокон веков одни эксплуатировали других, было б с чего расстраиваться.
Момент ИКС случился три недели назад – четвертого июля: я вдруг перестала вести рабочий дневник. Безо всяких на то предпосылок – по крайней мере, они не отражены в предыдущем материале. Чтобы я – да не записывала! – со мной такого в принципе произойти не могло, разве что всемирный потоп или апокалипсис.
Одиннадцатого июля, то есть спустя неделю от момента ИКС, следовала странная запись:
«Успела! Прости и прощай!»
Чисто в моем стиле: красиво излит вопль души, о чем именно – непонятно. Но веет болью. Такой безумной и сильной, что я – нынешняя – стерла ту запись. Ибо нефиг.
И все, больше в отчете ничего нет. Пусто.
Зато есть мое тело, очнувшееся в боксе для телепортированных, и сознание, помнящее события лишь до момента считывания мозга, случившегося полгода назад. Что это значит? Самая вероятная версия – со мной что-то сделали. Не что-то – смелее рассуждай, Наталья! – а конкретно: телепортировали, раз очнулась в боксе для телепортированных. И после закачали полугодовой давности копию.
Одно радует – выпавшие из памяти полгода я вела нормальный образ жизни, судя по скрупулезным записям дневника, значит, и Таня со мной была. Если она и в круглосуточной группе, то две-три недели, а не полгода. Тоже не фонтан – плачет небось, страдает… Нельзя на эту тему думать, расклеюсь. Без психоза, Натик. Я спокойна, спокойна, спокойна…
К опытам по телепортации животных институт приступил не так давно, если мерить глобальными мерками. Начали с мышей, дошли до собак. Благодаря подвижнической работе рядовых сотрудников (намекаю на нас с Лехой) удалось телепортировать живой объект на метр, потом на два, причем в соседний отсек с бетонными перегородками. Отличные результаты! Премии сыпались одна за другой, институт вышел на первые позиции в мировой научной гонке, газеты обещали скорый революционный прорыв и новую эру для человечества.
Но… Существовало маленькое «но»: перемещенные особи становились какими-то… странными. Будто с ума сходили. Падали и лежали, лапами дрыгали. Спустя какое-то время подымались – и начинался концерт: бегали, словно заведенные, по кругу, а некоторые и на человека бросались. Потому-то меня, наверное, и заперли после процедуры в боксе – вдруг в буйство впаду, покрушу имущество, сильная ведь, не рохля какая. А я, по всему, не пришла в себя, валялась недвижно – и тогда в меня закачали копию…
Телепортированных от нас забирали биологи. Меня передернуло – не хватало оказаться в безжалостных лапах и подвергнуться вивисекции! Из их огороженного здания порой раздаются настолько душераздирающие вопли, что сердце заходится от жалости, а перед глазами всплывает картинка: бедных жертв препарируют без наркоза. Вовремя сбежала!
Что дела не совсем благополучны – поняли мы с Лехой еще по первым экспериментам, когда подопытных забирали не сразу. Потом начальство очухалось, навело секретность. Ты работал – а результатов не видел, плоды труда изымались. Что конкретно происходило с плодами – оставалось лишь гадать. Биологи молчали, будто воды в рот набрали, даже на неформальных встречах в курилке. Лешка жаловался: его друг биолог Женька – и тот словечка по интересной теме не вымолвил.
Теперь понятно, почему работы засекретили: у испытуемых ломалась нервная система. Осязание – оно ведь благодаря нервным волокнам работает. Неприятно: на весь свет раструбили – вплотную, мол, подошли к освоению принципиально нового метода перемещения человека – и вдруг такая подлянка. Кому нужен транспорт, хоть самый распрекрасный, если он калечит пассажира!
И тут предо мной всплыл закономерный вопрос: копию мозга логично снимать непосредственно перед серьезным испытанием, телепортация же – испытание, серьезнее не бывает, и если вдруг в меня загрузили старый, полугодовой давности образец – значит… что? Да что угодно. Я чего-то натворила? Нет, не могла, у меня ж ребенок… Не стала бы Танькой рисковать – железно. Тогда… Мамочки!
Вот именно – мамочки. Я – мать! Где мой ребенок?
Немедленно к Таньке! Танечке моей ненаглядной, крошке розовощекой, пупсику сладкому…
В садик неслась изо всех сил – надо успеть на вечернюю прогулку, пока дети на улице и доступны взгляду. Старалась не думать. Удовольствие от быстроты преодоления пространства – пожалуйста, получай, а вот головой работать – не смей! В мозгу копошились личинки гадких мыслишек, заковать и не выпускать!
Не вышло не выпускать. Одна, самая жуткая, таки пробила защиту и затопила сознание: а вдруг что ужасно непоправимое с дочей случилось? Вполне ведь возможный сценарий – мать добровольно идет на убийственный эксперимент. Потому что жить без ребенка смысла нет. Одна она у меня. Мужик предал, к другой ушел. Родители тоже предали – взяли и погибли в автокатастрофе. Сейчас я узнаю, что и дочь…
Влезла в крапивные заросли, прилипла к ограде, где гуляли круглосуточники. Полина, Данила, Антон… а Тани нет.
Меня затрясло, словно припадочную.
Кончай истерить, Наталья. Вон малец возле забора отирается… Юркнула к нему ползком.
– Егорка! – окликнула белобрысого пацаненка, сосредоточенно сопевшего над самолетиком. Развинчивал на составляющие – любимое хобби, гены в действии, называется. Отец его – теоретик, академик, выдающаяся личность, входит в руководящий пул нашего института.
– Тетя Наташа?! – воскликнул мальчик.
– Тс-с! Нельзя, чтоб меня видели. Где Таня?
– Ты из психушки сбежала? Папа сказал, ты сумасшедшая и тебе место в психушке.
Вот ведь умник, что твой папашка…
– Ну да, оттуда! – согласилась покорно, лишь бы скорее перейти к главному. – Про Таню скажи, не мучь больную тетю.
– Она ждала тебя! Плакала! Чего ты не шла?
– Когда? – простонала я. – Где?
– Ее папа забрал. А ты иди обратно, убегать нехорошо.
– Какой такой папа? – удивилась.
– Егор, ты что там! А ну, отойди от ограды, быстро! – хлестанул по ушам окрик воспитательницы. Задним ходом я вильнула назад в заросли.
Отпустило, разжалась натянутая струна. Дочь жива, и это главное. А с остальным разберусь. Неспешной рысцой трусила в направлении коттеджной застройки, куда переселился мой бывший, и крутила в голове версии.
