Джеймс Баллард - Военная лихорадка
Под грудами мусора в глубине своих бункеров они еще умудрялись создавать семьи и растить детей. Родителям Райана не было и двадцати, когда они погибли. Тогда националисты расстреляли своих пленных, пообещав им безопасный выезд на Кипр. Только благодаря доброте индийского солдата войск ООН Райан остался жив — тот нашел младенца и его сестру в заброшенном доме и потом как-то отыскал их тетю.
Как ни трагична история конфликта, за Бейрут стоило драться — за живой город с торговыми улицами, магазинами, ресторанами. Церкви и мечети были полны прихожан — тогда они еще не превратились в груды черепицы под открытым небом. Теперь гражданское население исчезло — осталось несколько сотен вооруженных защитников, чьи семьи скрывались в развалинах. Силы ООН снабжали их продовольствием, но на тайные поставки оружия и амуниции они закрывали глаза, боясь ненароком нарушить свой нейтралитет, принять чью-либо сторону в этом конфликте.
Бесцельная эта война так затянулась, что даже мировые агентства новостей перестали интересоваться ею. Иногда в каком-нибудь обвалившемся подвале Райан находил старый номер «Таймс» или «Пари Матч» с фотографиями уличных боев, с репортажами об «агонии в Бейруте» — тогда к городу было приковано внимание всего мира. Теперь это всем надоело, только отряды потомственных ополченцев все еще сражались за контроль над руинами.
Когда машина проезжала мимо останков правительственной радиостанции, из подвального окна открыли стрельбу — короткими автоматными очередями.
— Тормози, капрал! Давай с дороги! — не выпуская пистолет, капитан Гомес другой рукой выхватил руль у Аркадия и вывернул джип на старый автобус. Сидя за спустившим задним колесом, Райан поглядывал на круживший в небе самолет наблюдателей. Он ждал, пока Гомес отыщет стрелка — какому-то сумасшедшему националисту, наверное, вздумалось мстить за брата или другого родственника. Националисты размещались в бейрутском аэропорту, в бетонной пустыне, поросшей бурьяном, куда уже десять лет не приземлялся ни один самолет. В центре города они показывались редко.
Случись перемирие, это произошло бы где-то здесь, на старой Зеленой Линии, на нейтральной территории, разделяющей враждующие стороны — христиан преимущественно на северо-востоке, националистов и фундаменталистов на юге и на западе, роялистов и республиканцев на юго-востоке; бойцы интербригады контролировали окраины. На самом деле, карта города постоянно перекраивалась командирами разных рангов в результате бартерных операций. Джип можно было обменять на грузовик помидоров, шесть ракетных установок — на видеомагнитофон.
Какой выкуп потребуется за перемирие?
— Очнись, Райан. Пора двигаться. — Гомес вернулся с пленником, им оказался засевший на радиостанции пугливый двенадцатилетний мальчик в форме националистов с чужого плеча. Держа его за спутанные волосы, Гомес втолкнул мальчишку в кузов джипа.
— Райан, присмотри за этим зверенышем — он кусается. Мы повезем его на допрос.
— Хорошо, капитан. И, если что, мы сторгуем его за пару новых видеокассет.
Мальчик со связанными руками бился от злости и страха. Ткнув его прикладом, Райан вдруг поразился собственным чувствам. Как ни мечтал он о перемирии, сейчас он испытывал истинную ненависть к этому недоростку. На ненависти и держится война. Даже доктор Эдвардс был заражен этим, и не он один. Райан уже видел эти горящие глаза наблюдателей ООН, охотящихся с фотоаппаратом за жертвами очередных зверств, или за полуживыми свидетелями жестокой контратаки — подобно жаждущим исповеди священникам. Можно ли победить ненависть, если она сидит в каждом? Боже, он и сам ощутил это, когда узнал, что Ангел Порруа был за националистов.
Этим вечером Райан отдыхал на балконе у тетушки Веры, глядя на гавань Восточного Бейрута. Он смотрел на сигнальные огни морского патруля ООН и обдумывал план перемирия. Стараясь забыть о сражениях этого дня, о смерти Ангела, он слушал болтовню Луизы из кухни — ее живой голос перекрывал поп-музыку, передававшуюся местной радиостанцией.
Балкон был по существу его спальней — Райан спал здесь на подвесной койке, скрытой от посторонних глаз бельевыми веревками и фанерным домиком, который он еще мальчиком смастерил для своего кролика. Райан без труда мог найти для себя отдельную квартиру — в доме их пустовало много, но ему нравилась теплота семейной жизни. Эти две комнаты и кухня были его первым и единственным домом.
Молодая пара из дома напротив недавно усыновила мальчи-ка-сироту, его плач напомнил Райану, что у него-то, во всяком случае, есть родные. В Бейруте кровное родство стало редкостью. Девушки-солдаты редко задумывались о материнстве, а большинство детей были сиротами войны. Райан удивлялся — откуда только берутся эти малыши? Каким-то образом невидимая семейная жизнь продолжалась — в подвалах, в палаточных городках на бейрутских окраинах.
— Это новый сынишка Рентонов. — Сестра вышла на балкон, расчесывая длинные до пояса волосы — туго стянутые в строгий пучок, они целый день томились под военной фуражкой, — Жаль, что он часто плачет.
— Во всяком случае, смеется не реже, — Райану пришла в голову интересная мысль: — Скажи, Луиза, может ли быть ребенок у нас с лейтенантом Валентиной?
— Ребенок? Тетя, вы слышали? И что же думает Валентина?
— Понятия не имею. Так сложилось, что я с ней никогда не говорил.
— Я думаю, дорогой, ты должен спросить ее. Может, она перестанет быть эдакой элегантно надменной особой.
— Только на пару секунд. Она очень горда.
— Пары секунд достаточно, для ребенка. Или она настолько особенная, что даже не уделит тебе двух секунд?
— Она совсем особенная.
— Кто? — Тетя Вера вышла проветрить их военные куртки, любуясь выросшими детьми. — Ты обо мне говоришь, Райан, или о своей сестре?
— О куда более особенном создании, — вставила Луиза. — О женщине его мечты.
— Вы обе женщины моей мечты.
И это на самом деле было правдой. Мысль о том, что с ними может что-то случиться, страшила Райана. На улице под балконом выстроился ночной патруль — они проверяли свое снаряжение — автоматы, гранаты, ящики с минами-ловушками и детонаторами. Каждый боец — машина-убийца и отправляется на охоту за чьей-то тетей или сестрой на таком же балконе под покровом бейрутской ночи.
Санитары ООН стали меньше выдавать ампул с морфином. Несмотря на все спасенные жизни, Райан иногда негодовал на «голубые каски». Они ухаживали за ранеными, давали деньги и кров потерпевшим, искали новых родителей для детей-сирот, но больше всего они заботились о своем нейтралитете. Они окружили город — ни войти, ни выйти, — и до известной степени контролировали происходящее в Бейруте. В принципе, они бы смогли остановить войну, — но доктор Эдвардс неоднократно говорил Райану, что любая попытка миротворческих сил соответствовать своему имени неизбежно приведет к военному вмешательству других стран и, соответственно, к дестабилизации обстановки на всем Ближнем Востоке.
