Дмитрий Перовский - Конкурс-семинар «Креатив»: Безумные миры
— Дело, княже, поправимо, токмо надобно на Ведьмово Торжище наведаца, компаненту сподручного для михстуры отыскать.
— Микола, а в закромах твоих ниче не осталось, травки там какие аль настои? Боязливо как-то к страхолюдинам обращаться в таком ответственном мероприятии — торгуют-то гадостью, да ишо по опупительным ценам — казны не хватит!
— Дык, я завсегда могу пургентиума намешать, токмо тады гарантий возврата посла к людскому существованию дать не могу, звыняй. Не скупись, княже, на Торжище склюзивный и какчестный продухт предлагають, надомно токмо знать че искать, а скидку требовать буду, не сумлевайся…
Князь проникновенно и с задержкой взгляда посмотрел на колдуна. Тот, если и лукавил, делал это профессионально, с наивной пустотой в глазах. Гордей батькович вздохнул: даже если бы и уличил он магического лекаря в растрате казенных средств, что бы смог предъявить в сложившейся ситуации?
— Ладно, скажу Устиму, чтобы сопроводил тебя до Торжища и оказал всяческое содействие от маво имени. Эй, Настена! Дочура, Селянин за раритетами собралси, може и тебе диковину каку приобресть?
Одна из девиц, обсуждающих вопросы лепости дружинников, отозвалась томно-капризным голоском.
— Ох, батюшка, стосковалась я по цветочку аленьку!
Подружки княжьей дочери дружно прыснули, среди дружинников раздались гоготливые смешки. Князь сурово глянул на довольно выглядевшего Селянина.
— Оттаскать бы тя, Микола, за язык — бушь знать кому балякать сказы сексуяльного характеру. Пшел прочь, и штоб к вечеру посол у меня тут гоголем пел!
Нормальные люди на Ведьмово Торжище не ходили по причине полного отсутствия желания быть съеденным, случайно покалеченным, обматеренным или, всего хуже, облапошенным созданиями, именуемыми нечистыми. Что нечистого может быть, к примеру, в русалке или водяном, никто объяснить не потрудился, однако принято так в народе, и все тут — нечистые. Микола Селянин, однако, к нормальным не относился — лез на рожон, пытливо выпытывая у продавцов секреты, отчаянно торгуясь и заглядывая за прилавок всякий раз, когда подозревал возможность скидки. Устим Прокопыч, княжий держатель кошеля, по дороге на Торжище напустил на себя важности, пытаясь скрыть трясущиеся поджилки, однако как только колдун пришел на большую сокровенную поляну в лесу, где велось великое менище, сразу стало не до суеверного страха — держись только за кошель! А и кто ожидал, что будет еще хуже, чем в ярмарочный день: крики, визги, хрюканье, смех, давка, толкотня, свист свирели, перекрывающий разноголосый гомон… И продавцы, и покупатели разнились друг от друга так сильно, что непривыкшего к виду спорящих черта и размалеванной девицы с козлиной бородой Прокопыча вначале стошнило, а затем он вспомнил о служебном долге и решил держаться профессиональной невозмутимости, то есть денежной сумы.
— Дядь, дай рупь, дядь, дай рупь, дядь… — к рукаву прицепился облезлый одноглазый кот с нездоровым блеском в оставшемся веретенообразном зрачке — видимо, распознал звериным нюхом башляльщика.
— Брысь!
— Купи трын-траву, увжаемый! Хрраша трравкт! А? — узловатые пальцы обхватили плечо казначея с другой стороны, пахнуло конским навозом и мертвечиной. Устим с негодованием обернулся и тут же спрятал негодование обратно — на него пытались смотреть огромные глаза на худом морщинистом лице, а попыткам мешали суровые нитки, которыми были пришиты веки к щекам.
— Хей-хей-хей! А ну, покаж! — пришел на выручку Селянин.
— Мкол? Тыбе нче не дам! — отступил назад зашитый.
— Ха! Не, ты токмо глянь, честной народ, опять гашиш втюхиват! Тьфу, вурдалачье племя! Давай, давай, топай отседа, не то старшине пожалуюсь!
— Индыр, индыр, ч-ч, Салайнин! — дорогу магу заступило огромное волосатое чудище, от прелой шерсти которого поднимался вонючий дух. — Айдын колброт?
— Гыга, ч-ч, Мрва! — приветливо откликнулся Микола и повертел загадочно в воздухе пятерней. — Айдын уйтун херрва![3]
— Пфф, — угрюмо отозвалось чудище и освободило дорогу.
— Об чем обчалися? — поинтересовался княжий казначей у колдуна.
— Пожрать хотел, горемыка, а хде трактир, не ведал, — отмахнулся Микола и тут же восторженно завопил: — Ай, кузяво! Дай денежку, Устимка, ох-тыж-блинку поду куплю!
Микола напористо двигался по торжку, бранясь, смеясь, громко разговаривая со встречными на дюжине незнакомых языков и скупая всевозможные вещички, показавшиеся ему особо «кузявыми». Его заплечная котомка постепенно распиралась от различных всякостей, а кошель казначея тощал, однако Устим, трезво рассудив, о составе чудодейственной микстуры решил не спрашивать, строча в уме для князя «липовый» отчет. Так, на всякий случай, может, колдун мысли читал…
Пройдя торговые ряды насквозь, колдун предложил финансовому человеку сделать привал возле трактира, приветливо распахнувшего двери, с кружечкой пивка и жменью каленых орешков. Тот радостно согласился, но радости Устима не суждено было исполниться: так уж сложилась его доля, что колдун углядел за трактиром, в самом дальнем конце поляны, вывеску «Иван Гнезан — особости». Селянин навострил нос, как пся взявшая след, и ломанулся по направлению к видавшей виды матерчатой палатке, возле которой восседал на кресле-качалке невозмутимого вида человек, посасывающий трубочку на длинном чубуке.
— Че надо?
— Надобность.
— Об чем?
— Э-э, об изначальном…
— А скелько грошей имеешь?
— А чо, душевные люди не сойдутся ли?
— Ох, хитрован ты, Микола!
— А хто б и говорил, Ванята!
Торговец и колдун радостно пожали друг другу руки, а Устим понял, что с деньгами он с поганого базара не уйдет.
Результатом встречи двух «хитрованов» послужила не старая еще кобыла, запряженная в уже старую телегу, которые, скрипя и фырча, везли в людское городище странного вида каменюгу треугольной со всех сторон формы. Колдун, по всем признакам, был счастлив приобретением: широко улыбался, потирал ладони, хихикал, ласково гладил булыжник и приговаривал «Надыж, бенбен, ох тыж, лысые матрешки, бенбен!» Устим же был угрюм — князь за растрату бил больно, кулак у него был тяжелый.
— Ну, и хде ентот лихоимец! А?
Когда красный закатный диск светила коснулся верхушек деревьев затаившегося тишиной вечернего леса, Гордей во всем великолепии княжеской нетерпимости собственнолично явился на колдовское подворье. Телоохранники, как это принято, сопровождали его, но можно сказать, что явился князь к колдуну по-простому, в одиночестве, без свиты. К худу, к добру ли такой личный визит был, Марфа рассуждать не стала, поэтому сразу бухнулась на колени, не утруждаясь низким поклоном.
