Сергей Беляев - Радиомозг
– Пожалуй, – согласился инспектор. – У вас в кабинете, конечно, радиоустановка?
Tax смешно развел руками.
– Сознаюсь… Но разрешения на нее не имею и денег не платил… Судите меня как радиозайца… Впрочем, мою установку никто не может заметить. Она вором осталась неповреждена.
Инспектор приподнялся со стула и протянул Таху руку.
– Будьте уверены, доктор, что стенограммы нашего разговора не выйдут из стен «секретки». А насчет поисков пропажи мы примем все меры, обещаю вам. Хищения народного достояния из советских учреждений требуют самого строгого внимания.
В дверь постучали.
– Войдите, – отозвался Tax.
Вошел дежурный санитар в сером фартуке поверх теплой тужурки и отрапортовал Таху:
– В приемный покой доставлен гражданин… Свалился с подножки трамвая, что ли… Без сознания.
Tax извинился перед инспектором:
– Простите, долг дежурного врача призывает меня спешить…
– Пожалуйста, доктор, – поклонился инспектор и надел кожаную фуражку. – Мы выйдем вместе. Скорей, Аркадий! – кивнул он стенографисту.
Аркадий подхватил свой портфель и бросился за инспектором.
В вестибюле на носилках лежал пожилой бритый человек. Взлохмаченные волосы его были мокры. Пальтишко в грязи. Tax подошел и взял лежащего за руку. Пульс не прощупывался. Tax еще больше наклонился над стариком и приподнял его опущенное веко. Оттуда на Таха уперся мутный мертвый взгляд, который сказал Таху, что все кончено.
Tax огляделся. Инспектор с Аркадием стояли тут же рядом и смотрели на работу Таха.
– Санитары! – крикнул Tax и пожал плечами. – Не слышат… Опять в приемке с милиционером разговоры разговаривают… Санитары!.. Оглохли… – Он повернулся к инспектору. – Не хотите ли ознакомиться с нашим приемным покоем?
В приемке Tax распорядился, чтобы балагурившие санитары отнесли труп старика в мертвецкую. Инспектор присел на скамью и смотрел, как дежурный лекпом с милиционерам быстро и ловко осмотрели снятую с покойника одежду.
– Никаких документов, товарищ Tax, – официально заявил лекпом и отошел к столу.
– Пишите протокол, – в тон ему ответил Tax.
Лекпом окунул перо в чернильницу и яростно завозился над бумагой.
Санитары унесли труп вместе с одеждой, засунутой в брезентовый серый мешок. Tax посмотрел на часы.
– Скоро двенадцать… Я пройду к себе в рентген… Всего хорошего, товарищи.
Он поклонился инспектору с Аркадием и вышел из приемки. Инспектор тоже поднялся и двинулся через вестибюль к выходной двери.
Но внезапный крик из рентгеновского кабинета остановил его – кричал Tax. Аркадий неловко повернулся и выронил портфель. Наклонился его поднимать. Инспектор бросился в кабинет.
– Что с вами, доктор?
Tax стоял посередине кабинета и хохотал:
– Глядите!.. Миллиамперметры наши на месте… Чистая работа… А?
Он бросился к распределительному щиту, щелкнул выключателем. На мгновение вспыхнул яркий свет контрольных ламп. Потом раздался сухой короткий треск перегоревшего предохранителя, и лампы потухли.
– Черт возьми… – вскрикнул Tax, – ведь это не те… Они не те…
Аркадий быстро вошел в кабинет и взял инспектора за руку. Прошептал ему почти на ухо:
– Товарищ Акст… Сейчас… Исчезли стенограммы… Я забыл несколько листков там, на столе… Вспомнил, а их нет…
– Что такое?
Tax вопросительно взглянул на инспектора.
Но инспектор ничего не ответил, а только подозрительно прищурился, смотря на бледное лицо Таха.
II. НОЧНАЯ ВСТРЕЧА
Звонили по прямому проводу из Кремля.
Глаголев, главный начальник химической промышленности Союза, поднес трубку к уху.
– Да, я… Здравствуй… Что? Заменить Андрея Николаевича? Ах, заболел?.. Постой, сейчас запишу.
Глаголев придвинул к себе настольный блокнот и черкнул автоматическим карандашом.
– Завод «Красный химик»… за заставой… Открытие нового здания клуба в честь 15-летия Октябрьской революции… Приветствие от имени правительства… Слегка коснуться международного положения… внутреннего успеха в области промышленности… Превосходно… К восьми? Не успею… В девять? Да… До свидания.
Телефонная трубка с металлическим звоном улеглась на две рогульки никелированного рычажка. Глаголев нажал кнопку звонка и, вытянув ноги под письменным столом, откинул голову к спинке кожаного кресла. Дверь приоткрылась, и молодой секретарь в синем двубортном пиджаке, осторожно и мягко скользя по полу, приблизился к столу. Глаголев вскинул глаза на безбородое пухлое лицо секретаря.
– Не напомнишь ли ты мне, Николай, что это за завод «Красный химик»? Признаться, я его себе не представляю.
Секретарь наклонил лицо вниз.
– Завод помещается за …ской заставой. До сего времени был местного значения. Ныне же, во исполнение директив особого совещания и последнего пленума, переводится на учреждение всесоюзного значения, с расширением физического отдела по изготовлению специального научного инструментария…
– А… помню, помню… Сегодня там что такое?
– Я только из газет знаю, товарищ Глаголев… Там сегодня торжество… Доклад Таруссина… Потом шикарный концерт… На трансляцию и через «Новый Коминтерн» передача по радио.
– Таруссин захворал… Вместо него делаю доклад я… Распорядись, чтобы вечером, без четверти девять, мне подали маленький «Бенц»… Кто нынче дежурный шофер?
– Никеев… С ним можно ехать… Опытный… А то в такую погоду не всякий справится.
Крошечный, почти игрушечный автомобиль быстро промчал Глаголева по вечерним городским улицам. Выехали за заставу. Никеев задержал машину около постового милиционера и на ходу спросил дорогу к заводу. Милиционер махнул рукой вперед и опять закутался в клеенчатый плащ.
Шел снег. Глаголев прижался в углу каретки и думал о письме, которое он сегодня получил из-за границы.
Когда-то, много лет тому назад, был Глаголев рабочим, снимал комнатушку у бедной чиновницы, жил там до самого ареста. Потом ссылка, побег, подполье, эмиграция… Полуголодное существование… 1917 год… Опять Россия… Революционная работа… Октябрь… Гражданская война…
А теперь сын чиновницы-хозяйки пишет ему письмо из Парижа. Теперь он – белый эмигрант, уверяет, что невольный… Умоляет, во имя прежнего, оказать помощь и содействие, помочь вернуться сюда, «на могилку дорогой матери, которая к вам, товарищ Глаголев, так хорошо всегда относилась»… Но так ли было хорошо это «прежнее», чтобы просить во имя его? Глаголев смутно вспоминал черноватого приготовишку, которого чиновница звала Мишелем и нелепо баловала гостинцами. Мишель нравился Глаголеву, потому что был озорник и выдумщик, а ребячье озорство Глаголев любил, считая это задатком будущего геройства и изобретательности. Пожалуй, в те времена между Глаголевым, только что начинавшим свои первые партийные шаги, и озорным занятным мальчуганом была и дружба… Та, что бывает не так уж часто… Почему-то очень ярко вспомнил Глаголев, как при аресте уводили его из квартиры, поздней ночью, а Мишель проснулся и горько плакал, догадавшись, что Глаголева хотят '»посадить»… Конечно, из Мишеля потом получился маменькин сынок, неврастеник, а дальше – известная история: белогвардейский прапорщик, разгром, бегство, попал в лапы к иностранному хозяйчику. Это тебе не наша последовательно социалистического типа промышленность с профсоюзами, пособиями, культработой и прочим. Ясно, что скрутило в чужих краях Мишеля, туго жить, пардону запросил, как говорится… Да стоит ли помогать? Но ведь и другое присловье имеется, что, мол, лежачего-то…
