Рэй Брэдбери - Мальчик-невидимка
-- Готов, -- содрогаясь, прошептал он.
-- Раз! -- Она глубоко вонзила иглу в правый глаз мы-ши. -- Так!
-- Ох! -- крикнул Чарли и закрыл лицо руками.
-- Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу -- вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тря-пицей. Ну!
Он сунул амулет в карман.
-- Чарли! -- испуганно вскричала она. -- Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок!
-- Здесь! -- Он подпрыгнул так, что свет красными бли-ками заметался по его телу. -- Здесь я, бабка!
Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы.
-- Я здесь!
Она смотрела так, словно полчища светлячков мельте-шили у нее перед глазами в пьянящем ночном воздухе.
-- Чарли! Надо же, как быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне!
-- Да ведь я здесь! -- всхлипнул он.
-- Где?
-- У костра, у костра! И... и я себя вижу. Вовсе я не невидимка!
Тощее тело Старухи затряслось от смеха.
-- Конечно, ты видишь сам себя! Все невидимки себя видят. А то как бы они ели, гуляли, ходили? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты.
Он нерешительно протянул к ней руку.
Она нарочно вздрогнула, будто испугалась, когда он ее коснулся.
-- Ой!
-- Нет, ты и впрямь не видишь меня? -- спросил он. -- Правда?
-- Ничего не вижу, хоть бы один волосок! Она отыскала взглядом дерево и уставилась на него блестящими глазами, остерегаясь глядеть на мальчика.
-- А ведь получилось, да еще как! -- Она восхищенно вздохнула. -- Ух ты! Никогда еще я так быстро не делала невидимок! Чарли, Чарли, как ты себя чувствуешь?
-- Как вода в ручье, когда ее взбаламутишь.
-- Ничего, муть осядет. -- Погодя, она добавила: -- Вот ты и невидимка, что ты теперь будешь делать, Чарли?
Она видела, как озорные мысли вихрем роятся в его голове. Приключения, одно другого увлекательнее, плясали чертиками в его глазах, да по одному только его широко раскрытому рту было видно -- что значит быть мальчиш-кой, который вообразил, будто он горный ветер.
Грезя наяву, он заговорил:
-- Буду бегать по хлебам напрямик, забираться на самые высокие горы, таскать на фермах белых кур, поросенка увижу -- пинка дам. Буду щипать за ноги красивых девчо-нок, когда спят, а в школе дергать их за подвязки.
Чарли взглянул на Старуху, и ее сверкающие зрачки увидели, как что-то скверное, злое исказило его лицо.
-- И еще много кой-чего буду делать, уж я придумаю, -- сказал он.
-- Только не вздумай мне козни строить, -- предупреди-ла Старуха. -- Я хрупкая, словно весенний лед, со мной грубо нельзя.
Потом прибавила:
-- А как с твоими родителями?
-- Родителями?
-- Не можешь же ты таким вернуться домой. Ты ж их насмерть перепугаешь! Мать так и шлепнется в обморок, будто срубленное дерево. Очень им надо на каждом шагу спотыкаться о тебя, очень надо матери поминутно звать: "Чарли, где ты?" -- а ты у нее под носом!
Об этом Чарли не подумал. Он малость поостыл и даже прошептал: "Господи?", после чего осторожно ощупал свои длинные ноги.
-- Ох, и одиноко тебе будет. Люди станут смотреть прямо сквозь тебя, как сквозь стеклянную банку, толкать, пихать на ходу -- ведь тебя же не видно. А девчонки-то, Чарли, девчонки...
Он глотнул.
-- Ну, что девчонки?
-- Ни одна и глядеть на тебя не захочет. Думаешь, им нужно, чтоб их целовал парень, если ни его, ни губ не видать!
Чарли озабоченно ковырял землю пальцами босой ноги. Он надул губы:
-- Все равно хоть немного побуду невидимкой. Уж я позабавлюсь! Буду осторожным, только и всего. Буду дер-жаться подальше от фургонов и коней. И от отца подальше, он как услышит шорох какой, сразу стреляет. -- Чарли морг-нул. -- Я же невидимка, вот и влепит он мне заряд крупной дроби, очень просто, почудится ему, что белка скачет на дворе, и саданет. Ой-ой...
Старуха кивнула дереву:
-- А что, так и будет.
-- Ладно, -- рассудил Чарли, -- сегодня вечером я по-буду невидимкой, а завтра утром ты меня по-старому сде-лаешь, решено?
-- Есть же чудаки, выше себя прыгнуть стараются, -- сообщила Старуха жуку, который полз по бревну.
-- Это почему же? -- спросил Чарли.
-- А вот почему, -- объяснила она. -- Не так-то это просто было, сделать тебя невидимкой. И теперь нужно время, чтобы с тебя сошла невидимость. Это как краска, сразу не сходит.
-- Это все ты! -- вскричал он. -- Ты меня превратила! Теперь давай ворожи обратно, делай меня видимым!
-- Тише, не кричи, -- ответила Старуха. -- Само сойдет помаленьку, сперва рука покажется, потом нога.
-- Это как же так -- я иду по горам, и только одну руку видно?
-- Будто пятикрылая птица скачет по камням, по еже-вике!
-- Или ногу?..
-- Будто розовый кролик в кустах прыгает!
-- Или одна голова плывет в воздухе?
-- Будто волосатый шар на карнавале!
-- Когда же я целым стану?
Она прикинула, что, пожалуй, не меньше года пройдет. У него вырвался стон. Потом он захныкал, кусая губы и сжимая кулаки.
-- Ты меня заколдовала, это все ты, ты наделала. Теперь мне нельзя бежать домой! Она подмигнула:
-- Так оставайся, живи со мной, сынок, тебе у меня будет вот как хорошо, уж я тебя так баловать да холить стану.
-- Ты нарочно это сделала! -- выпалил он. -- Старая карга, вздумала удержать меня! И он вдруг метнулся в кусты.
-- Чарли, вернись!
Никакого ответа, только топот ног по мягкому темному дерну да сдавленный плач, но и тот быстро смолк вдали. Подождав, она развела костер.
-- Вернется, -- прошептала она. И громко заговорила, убеждая сама себя: -- Будет у меня собеседник всю весну и до конца лета. А уж тогда, как устану от него и захочется тишины, спроважу его домой.
Чарли вернулся беззвучно вместе с первым серым про-блеском дня; он прокрался по белой от инея траве туда, где возле разбросанных головешек, точно сухой обветренный сук, лежала Старуха.
Он сел на скатанные ручьем голыши и уставился на нее.
Она не смела взглянуть на него и вообще в ту сторону. Он двигался совсем бесшумно, как же она может знать, что он где-то тут? Никак!
На его щеках были следы слез.
Старуха сделала вид, будто просыпается -- она за всю ночь и глаз-то не сомкнула, -- встала, ворча и зевая, и повернулась лицом к восходу.
-- Чарли?
Ее взгляд переходил с сосны на землю, с земли на небо, с неба на горы вдали. Она звала его, снова и снова, и ей все мерещилось, что она глядит на него в упор, но она вовремя спохватывалась и отводила глаза.
-- Чарли? Ау, Чарльз! -- кричала Старуха и слышала, как эхо ее передразнивает.
Губы его растянулись в улыбку: ведь вот же он, совсем рядом сидит, а ей кажется, что она одна! Возможно, он ощущал, как в нем растет тайная сила, быть может, наслаж-дался сознанием своей неуязвимости, и уж, во всяком случае, ему очень нравилось быть невидимым.
