Кир Булычев - Перевал
У Дика был особенный нюх на неприятности. Его надо было слушаться.
— Одну секунду, — сказала Марьяна и подбежала к стволу. Ноздреватая мягкая голубоватая кора сосны чуть пульсировала, накачивая воду, и корни вздрагивали, перемещаясь, выпуская ложноножки, чтобы не упустить ни одной капли дождя. Это был цветок. Обыкновенный цветок, фиалка. Только куда гуще цветом и крупнее обыкновенных, тех, что росли у поселка. И шипы длиннее. Марьяна резко выдернула фиалку из земли, чтобы цветок не успел зацепиться корнем за сосну, и через секунду фиалка уже была в мешке с грибами, которые зашебуршились и заскрипели так, что Марьяна даже засмеялась. И потому не сразу услышала крик Дика:
— Ложись!
Она сообразила, прыгнула вперед, упала, вжалась в теплые пульсирующие корни сосны. Но чуть опоздала. Лицо горело, как будто по нему хлестнули кипятком.
— Глаза! — кричал Дик. — Глаза целы?
Он рванул Марьяну за плечи, посадил, оторвал ее судорожно сжатые болью пальцы от корней.
— Не открывай глаз, — приказал он и быстро принялся вытаскивать из лица маленькие, тонкие иголки. И приговаривал сердито: — Дура. Тебя в лес пускать нельзя. Слушать надо. Больно, да?
— Больно.
Неожиданно он навалился на Марьяну и повалил на корни.
— Больно же!
— Еще один пролетел, — сказал он, поднимаясь. — Потом посмотришь. Он об мою спину рассыпался.
Еще два шарика перекати-поля пролетели метрах в трех. Тугие, сплетенные из иголочек-семян, но легкие как воздух, потому что пустые внутри, они будут летать, пока не ударятся ненароком о дерево или не налетят от порыва ветра на скалу. Миллион шаров погибнет зазря, а один найдет своего медведя, утыкает иголками теплую шкуру, и пойдут из иголочек молодые побеги. Они очень опасны, эти шары, и в сезон созревания надо быть осторожным в лесу, а то потом на всю жизнь останутся отметинки.
— Ну ничего, — сказал Дик. — Больше иголок не осталось. И в глаз не попало. Это главное, чтобы в глаз не попало.
— А много ранок? — спросила Марьяна тихо.
— Не пропадет твоя красота, — сказал Дик. — Теперь домой скорей, пускай Эгле смажет жиром. А то нарвет.
— Да, конечно, — Марьяна провела ладонью по щеке. Дик заметил, ударил по руке.
— Грибы хватала, цветок брала. Психованная ты какая-то. Инфекцию занесешь.
Грибы тем временем выбрались из мешка, расползлись между корней, и некоторые даже успели до половины закопаться в землю. Дик помогал Марьяне собирать их, раз уж она отказалась идти домой без грибов. А фиалку они так и не нашли. Потом Дик отдал Марьяне мешок, он был легкий, а Дик не хотел ничем занимать рук. В лесу решают секунды, и руки охотника должны быть свободны.
— Посмотри, — сказала Марьяна, принимая мешок. Ее прохладная узкая жесткая ладонь с обломанными ногтями задержалась на руке Дика. — Я очень изуродована?
— Смешно, — сказал Дик. — У всех на лице точки. И у меня. Я изуродован? Это татуировка нашего племени.
— Татуировка?
— Забыла? Старый учил нас по истории, что Дикие племена себя специально так украшали. Как наградами. Тебе не понять. Ты всегда в окно глядела.
— Так это дикари, — сказала Марьяна. — А мне больно.
— Мы тоже дикари.
Дик уже шел вперед. Не оборачивался. Но Марьяна знала, что он все слышит. У него слух охотника. Марьяна перепрыгнула через серый стебель лианы-хищницы.
— Потом чесаться будет, спать невозможно. Главное — не расчесывать. Тогда следов не останется. Только все расчесывают.
— Я не буду, — сказала Марьяна.
— Во сне забудешь и расчешешь.
Дождь пошел сильнее, волосы буквально прилипли к голове, и капли срывались с ресниц, мешали смотреть, но щекам было приятно от холодной воды. Марьяна подумала, что Дика надо подстричь, а то волосы на плечах, мешают. Плохо, что он живет один. Все живут вместе, а он один. С тех пор, как его отец умер, так и живет. Привык уже.
— Ты что-то чувствуешь? — спросила Марьяна, увидев, что Дик пошел быстрее.
— Да, — сказал он. — Звери. Наверное, шакалы. Стая.
Они побежали, но в лесу трудно бежать быстро. Те, кто бегают не глядя, попадают на обед лиане или дубу. Грибы бились в мешке, но Марьяна не хотела их кидать. Уже скоро будет вырубка, а потом — поселок. Там, у изгороди, кто-нибудь обязательно дежурит. Она видела, как Дик достал из-за пояса нож и перехватил арбалет так, чтобы удобнее. Она тоже вытащила нож из-за пояса. Но ее нож узкий, тонкий, он хорош, чтобы резать лианы или окапывать грибы. А если тебя догоняют шакалы, то нож не поможет, лучше взять палку.
Они уже бежали по тропинке, шакалы редко подходят так близко к деревне, но Томас утром, выпуская за изгородь, сказал, что ночью шакалы подходили близко и Олег их еле отогнал.
Олег доел суп, поставил кастрюлю с гущей повыше, на полку, чтобы не добрались крысы. Ученики простучали босыми пятками по глинобитному полу, и сквозь бойницу в стене Олег видел, как они, выскакивая из двери, прыгали в громадную лужу, набравшуюся за последние дни. Брызги во все стороны! Потом кто-то из них крикнул: «Червяк!». И они сгрудились в кучу, ловя червяка, а его розовый хвост высунулся из воды и хлестал учеников по ногам, рыжая рут, дочка Томаса, завопила, видно, червяк угодил ей по руке жгучей присоской, ее мать высунулась из дома напротив и крикнула:
— Вы с ума сошли! Кто же лезет в воду! Так без рук можно остаться! Немедленно домой!
Но ученики решили обязательно вытащить червяка наружу, и Олег знал, почему. Тогда червяк меняет цвет, становится то красным, то синим, это очень интересно, только интересно нам, здешним, а не матерям, которые панически боятся червяков, в общем безвредных и трусливых тварей.
Линда, жена Томаса, стояла на краю лужи и звала дочь, а Олег, предупредив вопрос матери, сказал:
— Сейчас приду.
А сам вышел на улицу и посмотрел в ее конец, к воротам в изгороди, возле которых стоял Томас с арбалетом в руке. И в позе Томаса было напряжение. Неладно, сказал себе Олег. Неладно, я же так и думал. Дик ее завел куда-то далеко, и там что-то случилось. Дик не думает, что она совсем другая, чем он, что она еще девочка и ее надо беречь.
Ребята тащили червяка наружу, он уже стал почти черным, никак не мог приспособиться к плену, рыжую рут тоже взяли в плен, и Линда потащила ее домой. Олег побежал к изгороди и на бегу сообразил, что не взял арбалета и пользы от него поэтому никакой.
— Что? — спросил он Томаса.
Тот не оборачиваясь сказал:
— По-моему, шакалы опять шляются. Стая.
— Та же, что и ночью?
— Не знаю. Раньше они днем не ходили. А ты Марьяну ждешь?
— Они с Диком за грибами пошли.
