Станислав Лем - Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле
— С меня лично хватит, — категорически заявил он. — Не то чтобы я не хотел, просто уже стар. Новая эпоха требует нового образования. Противолунной информатики и тому подобное. Вероятно, Луну подогреют термоядом, стерилизуют, правда, на это потребуются миллиарды, но расходы окупятся, будь спок.
— Чьи? — спросил я. Странный был этот Грамер — все время прощался со мной, но и не думал вставать, чтобы уйти. Я вдруг подумал, что просто ему надо выплакаться в мою жилетку, ведь я один во всем санатории знал, кто он такой. Не идти же к психиатрам со своей поломанной жизнью.
— Чьи? — повторил он. — Как чьи? Всех изготовителей оружия, всех отраслей промышленности. Всех. Повытаскивают из архивов старые чертежи, сначала восстановят немного классических устройств, ракет и примутся за компьютерные трупы. Ведь все hardware[157] стоят, как законсервированные мумии. Только software черти съели. Подожди несколько лет. Сам увидишь.
— История никогда не повторяется один к одному, — заметил я и, не спрашивая, долил ему бурбона. Он выпил до дна, не поперхнулся, только лысина покраснела. В луче солнечного света, падающего через окно, играли маленькие блестящие мушки.
— Чертовы мухи, конечно, вышли целехонькими, — угрюмо выдавил Грамер, глядя в сад, где больные в ярких халатах и пижамах, как ни в чем не бывало слонялись по аллейкам. Небо было голубым, светило солнце, ветер играл кронами больших каштанов, фонтанные поливочные устройства мерно вращались, играя радугой в водяных брызгах, а тем временем один мир погибал и уходил в безвозвратное прошлое, а сменяющий его даже еще не показался на свет. Я не стал делиться с Грамером этой слишком банальной мыслью. Только разлил остатки вина.
— Хочешь споить? — сказал он, но выпил, отставил стакан, наконец встал, набросил на плечи пиджак и остановился, положив руку на дверную ручку.
— Если вспомнишь… знаешь, что… напиши. Сравним.
— Сравним? — повторил я, как эхо.
— Видишь ли, между нами говоря, у меня есть на сей счет свое мнение.
— Зачем я опускался?
— Отчасти.
— Так скажи.
— Не могу.
— Почему?
— Не имею права. Я, того, присягал. Служба — не дружба. Мы с тобой сидели по разные стороны стола.
— Но стола-то больше нет. Не будь таким служакой. Впрочем, могу дать слово, что буду держать язык за зубами.
— Ишь ты! Напишешь, издашь и будешь утверждать, что к тебе вернулась память.
— Ну хорошо. Беру в долю. Шесть процентов моего гонорара.
— Расписку дашь?
— Разумеется.
— Двадцать!
— Перетягиваешь струну.
— Я?
— Я уже и без тебя начал догадываться, что ты можешь сказать.
— Э?
Он занервничал. Видимо, знаниями-то его напичкали, а вот настоящей выучки не дали. Я решил, что он не слишком-то хорошо подходит к своей профессии, но вслух не сказал. Все равно он собирался на пенсию.
— Ну так говори… — буркнул он.
— Если скажу, цента не получишь.
За его спиной зеленел сад. По аллее на инвалидной коляске ехал старый Паддергорн с полуметровым рожком в руке, который он держал словно древко штандарта. Служитель, толкая кресло, попыхивал его сигарой. В нескольких шагах позади шел телохранитель Паддергорна в шортах, мускулистый, загоревший под бронзу, в белой шляпе с большими полями. Его лицо заслонял открытый цветной комикс. На свободном ремне болталась кобура и била его по бедру.
— Говори или прощай, дружище, — сказал я. — Ты же знаешь, Агентство в любом случае опровергнет все, что я опубликую…
— Но если упомянешь меня как информатора, у меня будут неприятности…
— Ничто так не уменьшает неприятностей, как деньги. А впрочем, упомяну тебя, если ты мне ничего не скажешь… Кроме того, я считаю, что тебе следует подлечиться. Нервное расстройство. Сразу видно. Что ты так смотришь? Ты уже все высмотрел.
Он молчал. Дрогнули щеки. Мне стало его немного жаль.
— Не сошлешься на меня?
— Изменю имя и внешность.
— Все равно узнают.
— Не обязательно. Думаешь, тебя одного ко мне приставили? Вы во всем виноваты, верно?
Он возмутился.
— Никакие не мы. У нас нет ничего общего с Лунным Агентством. Это они!
— Как и зачем?
— Не знаю точно как, но знаю зачем. Чтобы ты не вернулся. Если бы ты туда спустился, все осталось бы по-старому.
— Но ведь не навсегда. Рано или поздно…
— Этого они и хотели. Чтобы «поздно». Опасались твоего доклада.
— Допустим. А пыль? Откуда она взялась в моем скафандре? Как они могли о ней знать?
— Знать не знали, но Лакс чего-то боялся. Поэтому и крутил с дисперсантом.
— И это до вас дошло? — удивился я.
— Его ассистент — наш человек. Лоджер.
Я вспомнил первый разговор с Лаксом. Действительно, он говорил, что кто-то из его сотрудников копает под него. Вся история выглядела в новом свете.
— Каллотомия — тоже они? — спросил я.
— Понятия не имею. — Он пожал плечами и добавил: — И не узнаешь никогда. Никто не узнает. При самой высокой ставке правда перестает существовать. Остаются одни гипотезы. Версии. Как было с Кеннеди.
— Президентом?
— Сейчас ставка еще выше. Весь мир! Большей не существует! Теперь напиши, что обещал…
Я вынул из стола лист бумаги и шариковую ручку. Грамер стоял, отвернувшись к окну. Я подписался и подал ему письменное обязательство. Он взглянул и удивился.
— Ты не ошибся?
— Нет.
— Десять?
— Десять.
— Ну что ж, баш на баш. Ты добавил, и я тебе добавлю. На Луну тебя должен был притащить дисперсант.
— Хочешь сказать, что Лакс? Не верю!
— Не Лакс. Он ничего не знал. Лоджер знал все планы. К нескольким десяткам программ он добавил еще одну. Нехитрый фокус. Это же программист.
— Значит, все-таки вы…
— Нет. Он работал на три стороны одновременно.
— Лоджер?
— Лоджер. Но он был нам нужен.
— Хорошо. Дисперсант вызвал меня. Я опустился. Ну а как с песком?
— Чистейшая случайность. Этого никто не предвидел. Если ты не вспомнишь той минуты сам, никто уже в этом не разберется. Никогда.
Он сложил листок вдвое, спрятал в карман и бросил от двери:
— Держись!
Я видел, как он шел к главному павильону. Прежде чем он скрылся за живой изгородью, левая рука взяла меня за правую и пожала. Не скажу, чтобы такое выражение одобрения меня обрадовало. Но, так или иначе, надо было жить дальше.
Май 1984 г.
Примечания
1
розыгрыши (англ.).
