Михаил Харитонов - Золотой Ключ, или Похождения Буратины. Том I. Путь Базилио
- Что, в Директории теперь и с нами работают? - слегка удивилась Драпеза, невольно отвлекаясь от личной драмы.
Незнакомка промолчала.
- Ну хорошо, а зачем? - Молли захотелось прояснить ситуацию.
- Ради голоса, - снизошла до ответа голубая балаклава. - Остальное - так, аксессуары.
Львика рыкнула ещё раз, посильнее. Мартышка сжалась, как от удара, потом протянула длинные руки к лире. В воздухе повисло и затрепетало чистое трезвучие. Вступила вторая лира, появилась пупица с блокфлейтой. Образовалась какая-то смутная, обещающая мелодия.
- Весну! Весну давай! - закричали в зале.
- Мррррмр, - ответила Львика и поклонилась.
Мелодия стала чётче, эму подбросил вверх попку и ударил клювищем в барабан. Заныла блок-флейта - сладко, жалобно, слёзно-напевно.
- Застывает спина после тяжести зимней болезни ... - вступила Львика, наполняя низким контральто всё пространство, прочь гоня все остальные звуки.
-- Я кричала, звала... ты пришла... ты пришла... В этой медленной бездне да воскреснет душа... - певица склонила голову и посмотрела в зал.
- Да воскреснет душа... - покорно выдохнули притихшие поняши.
- Рифма так се, - пробормотала Молли, чтобы сбить себе впечатление. Не помогло.
- Прозвенит золотая пчела... а-а-а о-а-ау.. - Львика допелась-таки до точной рифмы и закруглила вокализом.
Папиллома шумно высморкалась. Сколько Молли помнила, у Пеппи от душевного волнения всегда закладывало нос.
- Зацветал виноград, изваянья в аллеях синели... - певица добавила в голос этакого горького мёда. Молли Гвин стало мучительно жалко себя. - Небеса опирались на нежные плечи твои... а-а-а оа-ау...
- Без голоса не выше ста тридцати, - сухо заметила незнакомая пони.
Тут Молли внезапно пробило на очень странное чувство - будто у неё за спиной что-то большое и опасное, вроде слона или носорога, которого почему-то нельзя замечать. Ей стало неуютно. По позвоночнику мурашки пробежали, взлохматив прилизанную шкуру.
Очень кстати появился мартыхай с тремя полоскательницами на подносе. Незнакомка в голубом и Пеппи отказались. Молли, наоборот, сделала знак, чтобы её напоили. Она выдула содержимое, - мятную водку с бенедиктином на апельсиновом соке, - не чувствуя вкуса.
- Ибо ты, невесомо ступая, подымешься ввысь, - голос Львики размахнулся, взлетел. Молли словно увидела Гермиону, уплывающую от неё в дрожащую синеву одиночества, - и наконец-то разрыдалась.
- А-а-а о-а-ау... - растаяло в воздухе. Музыка кончилась. Зал выдохнул.
Львика сделала паузу, давая собравшимся прийти в себя и подобрать нюни. После чего ухмыльнулась во весь рот, сверкнув клыками, и лихо свистнула. Страус задолбил в барабан, флейта засвиристела весело и звонко.
- Ну что, копытами подвигаем? - бросила певичка в зал. - Этот! Чмошный! Мир! И-го-го - гоу-гоу!
Колыхнулась толпа, раздалося ответное ржанье.
- Это ещё что? - не поняла Молли.
- Песенка дурацкая. Они его всегда вторым номером пускают, - ответила Папиллома. - Девкам нравится. Потрясти попой и всё такое. Не хочешь, кстати?
- Ещё чего, - Драпеза отклячила нижнюю губу. Она страдала. И не хотела, чтобы ей мешали.
Львика заржала и взвилась на дыбы. Сделала уверенный шаг, второй, третий. Драпеза оценила физподготовку певички. Сама она так не могла даже в лучшие годы.
- Чмошный миииир! - радостно закричала Львика, лихо делая стойку на передних и лягая задними воздух.
- Хой! Хой! Гыр-гыр-гыр! - закричали из зала.
Эму отчаянно забарабанил, суча задницей. Задребезжали тарелки. Блок-флейта заорала как резаная.
- Мою кровь! Отсосут! Волосатые зверушки! - выкрикивала Львика, играя передними ногами и отбивая ритм задними.
- Хой! Чмошный миииир! - закричал кто-то из зала, перекрывая шум.
- И испить! Поднесут! Обезжопленной пинкушке! - Львика стукнул хвостом по полу.
- Хой! Хой! - орали поняши. Рыженькая девочка-зажигалка прыгнула на танцпол и лихо затрясла крупом.
- А когда! Та её! Звонко выблюет наружу! Поглядись! Чмошный мир! В эту искристую лужу! - певичка лихо пританцовывала, пиаффируя в испанском стиле.
- Хой! Хой! Чмошный мир! Чмошный мир! Чмошный миииир! - орал уже весь зал. На танцполе зажигали уже три поньки, вот уже их стало четыре, пять. Даже у Молли зачесались копыта.
- Аудиторию держит, - заметила незнакомая пони тоном врача, диагностировавшего вывих вместо ожидаемого перелома. - Пеппи, останешься и проследишь, чтобы всё было в порядке. Молли, на улицу быстро.
Драпеза оторопела от такого обращения. Недоумевая, повернулась - и тут до неё, наконец, дошло.
- А-а... а как же... - только и выдавила она из себя.
- В сортир зайди, - милостиво разрешила пони в голубой балаклаве.
Папиллома вскочила, ломанулась через толпу, расталкивая плечьми потные, разгорячённые тела. На мгновение ей показалось, что она увидела Гермиону - уже пьяненькую, с разъехавшимися глазками - но она тут же исчезла.
В сортире была небольшая очередь. Ждать было нельзя. Молли под возмущённые крики пристроилась у самого края длинного напольного писсуара и с шумом облегчилась, обрызгав пол и чьи-то ноги. Скандала, однако, не сделалось: при первом же взгляде на Молли становилось ясно, что сейчас поперёк дороги ей лучше не становиться.
- Де-евушка! Вы белочку забыли свою! - крикнула ей в спину гардеробщица. Молли не услышала.
На улице её буквально притянуло к непритязательной белой карете с занавешенными окошечками. Запряжённые першероны стояли навытяжку, только глазами лупали.
- Долго что-то, - упрекнула её пони в голубой балаклаве. Молли поняла, что огорчила, не заслуживает жизни и попыталась задержать дыхание.
- Не смей, ты мне нужна, - быстро сказала Верховная. - Хотела спросить? Спрашивай.
- Почему я вас не узнала? - выпалила Драпеза.
- Потому что я не хотела, чтобы меня узнавали. И отвела глаза. Ты меня видела, но не понимала, кого видишь.
- И я могла? - пролепетала Молли, леденея от ужаса.
- Проявить неуважение? Нет. Это невозможно. Ты могла не понимать, что это я. Но моя грациозность от этого не исчезнет, - последнее Великая сказала чуть ли не с грустью. - А вообще, ты переволновалась. Пожалуй, тебе стоит поспать, пока не доедем. Спи!
Молли пришла в себя в помещении с высоким потолком. Откуда-то сверху лился красноватый закатный свет. Она лежала на деревянном ложе, тонкие доски чуть прогибались под её тяжестью, и это было приятно.
Взгляд Драпезы упирался в белую стену. На ней, прямо перед глазами, висела картина: беременная хомосапая самка в белом, лежащая под яблоней, с мечом в правой руке и трезубцем в левой. Прямо над выпуклым животом с ветки свисало огромное, размером с сам живот, зелёное яблоко.
Слева стоял табурет, на нём тазик с крупной солью, у правого плеча - ведёрко с водой.
