Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия
Он наклонил голову.
— Я в самом деле хотел поговорить с тобой об определенных делах, но в эту минуту вижу, насколько они незначительны…
— Не существует незначительных вещей, — ответил сэр Роберт. — Все в мире имеет свой вес и свое значение. Говори.
Тогда он начал говорить. Он рассказал о своей встрече с Грабцем и о том, что тот собирается поднять какое-то восстание на уже давно спокойной Земле и что хочет втянуть в него их, мудрецов и ученых, чтобы они, как мозг мира, получили надлежащее им положение.
Старик слушал его в молчании, чуть наклонив голову и глядя прямо перед собой неподвижным взглядом из-под кустистых бровей. Иногда только по его выбритому, изрытому морщинами лицу где-то около тонких стиснутых губ пробегала мимолетная усмешка, которая тут же исчезала.
— Отец, — наконец сказал Яцек, закончив свой рассказ, — этот человек прямо призвал меня, чтобы я помог им, чтобы ту силу, которую дают наши знания, бросил в это безумство…
Лорд Тедвен обратил на него проницательный взгляд.
— И ты — что ты ему ответил?
— Я поклялся ему, что вся сила наших знаний уже исчерпана, уже подарена, она находится в руках толпы, а у нас не осталось ничего, кроме высших истин, которые невозможно перековать ни в золото, ни в железо…
Наступило короткое молчание. Роберт Тедвен несколько раз медленно кивнул головой, шепча скорее себе самому, нежели слушающему его ученику.
— Кроме высших истин… Да, да! Только мы уже не знаем, что означает это слово «истина», потому что то, что мы называем этим словом, тоже в конечном счете оказывается ничем…
Он быстро поднял голову и посмотрел на Яцека.
— Прости, это я невольно возвращаюсь к своим мыслям, но очень интересно то, что ты рассказал.
Яцек молчал. Старик внимательно на него посмотрел.
— О чем ты думаешь?
— Я солгал в разговоре с Грабцем.
— А!
— У нас есть сила. У меня есть сила, — поправился он.
Лорд Тедвен ничего не ответил. Чуть рассеянным взглядом он скользнул по лицу Яцека и странно пошевелил губами…
— У нас есть сила… у нас есть сила… — прошептал он тихо.
Что-то похожее на усмешку пробежало по его губам.
— Да, — задумчиво сказал Яцек. Сидя со склоненной головой, он не заметил усмешки на лице учителя.
— Да, — повторил он, — у нас есть сила. Я сделал страшное открытие. Оно реально делает то, что до сих пор мы делали только мыслью в своих исследованиях: оно уничтожает «материю» и делает это таким простым способом, как человек дуновением губ гасит зажженную свечу. Если бы я захотел…
— Если бы захотел?..
— Я мог бы под угрозой его применения получить полную власть для себя или для того, кому отдал бы свое изобретение… Одним движением пальца и устройством, не большим, чем обыкновенный фотоаппарат, я могу уничтожать целые города, обращать в пыль целые страны так, что от них не останется даже следа…
— И что из этого? — спросил лорд Тедвен, не спуская с него глаз.
Яцек пожал плечами.
— Не знаю, не знаю!
— Почему же ты не отдал Грабцу своего изобретения?
Яцек быстро поднял голову. Он смотрел на лицо учителя, как будто хотел прочитать на нем значение и смысл его вопроса, но глаза и лицо лорда Тедвена ничего ему не сказали, так же как внешне безразличный тон вопроса.
— И этого я не знаю, — ответил он наконец. — У меня такое чувство, что я должен оставить это для себя и уничтожить перед смертью или… использовать… в случае крайней необходимости… только один раз…
— Уничтожь свое устройство сегодня же. Зачем тратить усилия на то, чтобы развеять фантом, который мы называем материей, если рано или поздно она сама неизбежно рассыплется?
— Тем временем вокруг все отвратительно…
— И что из этого? Неужели нам надо физически делать то, что, как ты сказал, мы можем сделать мысленно, не лишая наших ближних того состояния, которое для них, быть может, самое лучшее? Помни, что если мы сумеем освободиться от физических пут так называемой смерти, только действие нашей мысли будет для нас единственной реальностью…
— Необходимо верить…
— Да. Необходимо верить, — серьезно повторил Тедвен.
— А этот мир, этот мир вокруг — неужели он и дальше должен идти по тому же самому пути, как до сих пор?
Старик положил руку на плечо Яцеку.
— Твое изобретение не направит его на правильный путь.
— Если бы властью обладали лучшие…
— Тебе нужна власть?
— Я не вступил в сделку с Грабцем. Не знаю, сумел ли бы я распорядиться властью. Мне жаль моего мира, в котором я живу. Но…
— Что?
— Мне кажется, что я добровольно и бездарно остаюсь за бортом жизни, и иногда стыжусь этого.
Лорд Тедвен немного помолчал. Его глаза, широко открытые, казалось, блуждали где-то по минувшему времени, которое живо вспомнилось ему… Потом он отряхнул эти воспоминания и повернулся к Яцеку.
— Что же можно сделать для этой жизни, для общей жизни людей? Ты знаешь, что у меня была власть, как, может, ни у кого другого…
— Да.
— И я бросил ее. И знаешь почему?
— Она не давала удовлетворения тебе, учитель; ты предпочел ей работу своей мысли…
Мудрец медленно, но решительно покачал головой.
— Нет. Дело не в этом. Я просто убедился, что для устройства общества ничего нельзя сделать. Общество — не является разумным организмом и потому совершенным не станет никогда. И любая утопия — от древнейших Платоновых, дотянувшихся через века до наших дней, до мечты твоего Грабца — всегда останется утопией: пока, роясь в книгах, ты строишь домик из карт, тебе не надо заботиться о силе тяжести, но с той минуты, когда ты прикладываешь руки к делу, ты видишь, что на месте старого, устраненного зла встает новое. Совершенное общество людей, идеальное устройство — это проблемы, которые по своей природе неразрешимы. Согласие — это искусственное, выдуманное понятие; в природе, в устройстве мира, в человеческом обществе существуют только борьба и примирительное внешнее равновесие противоборствующих сторон. Справедливость — это соблазнительный и невероятно популярный постулат, но, по крайней мере, в человеческом обществе он ничего в действительности не означает, и каждый может представлять ее себе иначе. Что же получается, если для каждого должна существовать своя справедливость, а общество только одно или, по крайней мере, хочет быть одним. В конце концов, безразлично, существует власть народа или тиран, избранные мудрецы или шайка безумцев: всегда есть кто-то угнетенный, всегда кому-то плохо, всегда существует какое-то зло.
