Дино Динаев - Лунный удар
Алик понял, что его идут убивать, и убивать безобразно, неряшливо, чтобы утром, когда первый прохожий случайно обнаружит на дороге бесчувственное изуродованное тело, и тени сомнения не возникло, что речь не идет об обычной пьяной драке. Он приподнялся, упираясь руками в землю, и тотчас получил удар ногой в живот.
От страшной боли мышцы сжались, вызвав рвоту. Аккуратно избегая всего этого безобразия, нападавший аккуратно зашел с другой стороны. Алик видел только методично поднимаемый и опускаемый раздвижной ключ. Боли не было. Был только ужас. Ноги немели, сознание мутилось.
Нападавший заткнул ключ за пояс, перевернул Алика на спину и сел на живот. Потом снова достал ключ, приставил его к шее и стал душить. Алик пытался вздохнуть, но не мог. От вдавленного внутрь кадыка по всему телу распространялся холод.
Казалось, что стальной ключ просунут до самых легких. Все вокруг сделалось большим и невесомым, а потом стало исчезать, погружаясь во тьму.
Сильные удары привели его в чувство.
— Ты, что, уже подыхаешь, интеллигенция гнилая? — спросил мужчина, и голос его показался Алику знакомым. — Не торопись, дай мне насладиться этим моментом.
Он еще пару раз сильно ударил его по лицу.
— Ну, как тебе, полегчало? Очнулся или еще добавить? Нет, надо все-таки добавить, видишь, какой ты у нас слабенький.
Он выполнил свою угрозу. Алик уже плохо чуял удары, лишь голова дергалась.
— Пожалуйста, не надо больше бить, — попросил он разбитыми губами.
— Конечно, когда тебя вахрушки щупают, тебе приятнее, — мотоциклист снял свой шлем, и Алик его, наконец, узнал, это был человек из охраны Капитана порта, которого вахтерши называли Алексей Сергеевич.
— Здорово, Бык, — сказал Алик.
— Узнал, гнида.
Он вскочил и пару раз саданул его ботинком под ребра. Впервые за все время экзекуции, боль получилась неожиданно острой, и Алик застонал.
— Не притворяйся, что тебе больно. Встать. Бегом к котловану, не хочу тащить твой труп… — он оглянулся и показал пальцем, — вон туда.
У Алика появился шанс, и этот шанс, был, похоже, единственным, если он его не использует, то все, конец, и ему из этой каши живым уже не выбраться. Алик сунул руку в карман и плотно сжал кухонный нож, все еще завернутый в газету.
Охранник продолжал стоять над ним в раскоряку, что-то он выглядывал там, в котловане, МЕСТО под могилу, и эта чудовищная и одновременно будничная мысль подстегнула Алика, он выдернул нож из кармана и прямо так, в газете, ткнул Быка между ног снизу вверх.
Охранник с коротким воплем подскочил на месте, совершенно не собираясь валиться, как показывали в кино, хоть газета и намокла.
— Ах-ты, козявка, — охранник даже не испугался-удивился.
Алик судорожно ухватился за его штанины, хорошие добротные брюки, обеими руками, словно в мамину сиську, как сказал бы большой пошляк Галузин, и ему удалось свалить бандита.
И это был крах Алика. Кто он был. Тридцатилетний мозгляк с тонкими ручками как у школьника, а против него ворочался и сопел МУЖИК. Алик пару раз видел какие-то драки между взрослыми мужчинами и, помнится, испытал шок от демонстрации могучей чисто мужицкой мощи.
Одной рукой охранник вцепился в руку с ножом с такой силой, что рука точно попала в мгновенно застывший бетон, вдобавок над которым возвышался и двухэтажный дом. Второй же он дубасил Алика и лишь отсутствие замаха, а также то, что страстно возжелавший жить Алик елозил аки змея, не позволили ему переломать ему ребра в первую же минуту.
Долго такое положение вещей продержаться не могло, драка напоминала драку хулигана — третьегодника с очкариком, которого больше заботят собственные очки, и вот он держит их обеими ручками, хнычет, а хулиган его с остервенением охаживает кулаками с траурной каймой под ногтями и старается целить по лицу, по лицу.
Картина, явившаяся мысленному взору Алика, была столь унизительной, что прогремела точно пощечина. Неожиданно для себя он вдруг разозлился, в первую очередь на себя. Что же он такое? Мужчина ведь! Мозг сделался холодным и расчетливым. И сразу просек то, что другой, менее трусливый, просек бы сразу.
Охранник так увлекся забиванием «очкарика», что совсем выпустил из виду другую, свободную руку Алика. Впрочем, и сам он вспомнил об этом только сейчас. А то только к боку прижимал, бейте меня, дяденька.
Вся сложность была в том, что единственное его оружие, нож, которым он годами резал колбасу, по-прежнему находился в несвободной руке. Но он решил эту проблему, перехватив нож свободной рукой.
Противник оказался ушлым бойцом и сразу попытался заблокировать новую угрозу.
Алик стал инстинктивно отбиваться, забыв, что теперь в его руке находится нож. В основном это были не приносящие серьезного урона скользящие удары, но судя по вскрикам Быка довольно болезненные. Газета намокла окончательно, висела ошметками, а он все бил и бил.
Пару раз бандит вознамерился всерьез перехватить нож, но пальцы неудачно попадали на лезвие, и Алик с силой выдергивал его, ощущая, как лезвие влажно скользит по мягкой податливой плоти.
Охранник уже ничего не хотел, с воплями разжал руки и попробовал отползти.
Хренушки! Чтобы ты потом встал и добил? Алик уже ничего не соображая, повис на его ногах, почти уткнувшись лицом в вонючую ширинку, и со всего маху вонзил нож чуть ниже. Брюки охранника, рукоятка ножа и рукав Алика сразу сделались мокрыми.
Противник уже орал не переставая, цепляясь за Алика обеими руками, но тот продолжал упрямо вырываться и раз за разом с все возрастающей силой погружать и вынимать лезвие, чувствуя, как с каждым разом оно входит все мягче. Неизвестно сколько это продолжалось. Алику показалось, что прошла вся ночь, пока охранник, наконец, не замолчал.
Алик отшатнулся от него как от чумного, отполз. Какой же он огромный и сильный, подумал он про охранника, словно про заваленного на охоте кабана. Не кабан, а Бык, поправил он себя. Широко раскрытыми глазами Бык смотрел куда-то в только ему видимую даль, скорее всего, это был ад, и глаза мутнели, плохо отражая падавший на него свет из фонаря. И он не дышал. Это было необычно. Алик никогда раньше не видел мертвых, даже на похоронах старался не смотреть, отводил взгляд.
Он впервые видел человека, который не дышал. Новые, ранее неизведанные чувства звучали в нем приглушенно, он слишком устал. Он отполз еще и взобрался на бордюр с таким трудом, словно он имел высоту, по крайней мере, в человеческий рост.
— ТРУП И МОТОЦИКЛ В КОТЛОВАН В ОТВАЛ, — подсказал Келло.
И тогда Алик заплакал.
Г Л А В А 8
