Дмитрий Казаков - Последний аргумент
Он поднялся из-за стола одним сильным решительным движением.
– Спасибо за чай, но мне пора.
– Ты уходишь? – всполошился Иван, вскакивая.
– Я тоже пойду, – Владимир улыбнулся хозяину. – Пора и честь знать.
– Жаль, – искреннее огорчение отразилось на лице Ивана.
Они вышли вдвоем. Подъехал лифт, чистый, словно его установили вчера. Внутри – ни сориночки.
Когда кабина бесшумно двинулась вниз, Николай повернулся и сказал жестко.
– Я боюсь за Станислава.
– В чем дело? – Владимир поднял брови, глядя в зоркие, точно у хищной птицы, глаза контрразведчика, который в последние годы работал больше на Российский национальный комитет, чем на Контору.
– Есть подозрение, что он нас предаст.
– Почему? – к собственному удивлению, Владимир осознал, что не слишком огорошен таким предположением.
– Сломленному человеку нужна подпорка, – Николай нахмурился, по гладкому лбу побежали морщины. – Боюсь, что он сдаст нас, чтобы утвердиться в новых идеалах.
– И что ты предлагаешь?
Лифт остановился. Они вышли.
Ступеньки глухо стучали под ногами. Хлопнула входная дверь и они оказались на улице, залитой яркими лучами солнца. Шелестел ветер. Откуда-то издалека доносился ритмичный грохот – работали строители.
– Пока нет доказательств, – проговорил Николай, продолжая разговор, – того, что он предатель. Так что трогать Станислава нет смысла. Я поставляю ему пару жучков. Данные с них буду снимать как можно чаще. Как только подозрения превратятся в уверенность, его придется устранить.
– Вот как, – Владимир помолчал, переваривая ужасную перспективу.
– Ладно, – сказал, наконец. – Сделай, как хочешь, и сообщай мне каждый день о его намерениях. Мы с ним служили вместе, и поэтому, если возникнет такая необходимость, я убью его сам. Если он станет предателем, то это единственное, что я смогу для него сделать.
– Хорошо, – Николай кивнул.
Оставшиеся до станции метро двести метров они проделали в молчании.
* * *Ключ в замке поворачивался с трудом, словно механизм сопротивлялся воле хозяина. Наконец, он подался, и дверь начала открываться. Изнутри пахнуло родным, до боли знакомым запахом, от которого тепло и светло становилось на душе – запахом дома.
Виктор вошел в прихожую, зажег свет. Когда стаскивал ботинки, из коридора донесся топот маленьких ножек.
Со счастливым визгом вылетел сын, подскочил и повис на шее, словно обезьянка.
– Папка, папка пришел!
Крик был таким громким, что его, несмотря на хорошую звукоизоляцию, слышали, скорее всего, все соседи. Виктор улыбнулся и обнял сына.
– Привет, сорванец! Но зачем так кричать? Вдруг мама спит?
– Нет, она не спит! – заявил мальчишка, спрыгивая на пол. Для своих шести лет он был очень подвижен и ловок. – А ты колючий!
Виктор невольно провел рукой по подбородку, ощущая уколы от щетины и замер, услышав легкие, почти неуловимые шаги жены. Она вошла стремительно, на круглом лице играла улыбка, глаза словно светились изнутри.
– Ты пришел! – сказала она просто, но в этом возгласе было столько любви и нежности, что Виктор едва не задохнулся.
– Да, – ответил он, чувствуя, что усталость от нескольких суток напряженной работы не имеет никакого значения, если тебя вот так любят и ждут дома, если ты там настолько нужен.
Они обнялись. Кожа жены пахла ландышами, а дыхание было частым, прерывистым.
– Я так волновалась, – сказала она, в то время как сын возился около отцовского кейса, пытаясь вскрыть кодовый замок. – Неужели нельзя иначе?
– Нельзя, – ответил он, гладя жену по спине, по мягким, шелковистым волосам. – Сама понимаешь. Очень много работы.
– Я понимаю, – вздохнула она, и Виктор ощутил неожиданный прилив гнева. Злости на тех людей, из-за которых он вынужден так подолгу находиться вдали от семьи!
Она не стала больше спрашивать о работе – давно знает, что муж не обо всем имеет право говорить даже самому близкому человеку. Слегка отстранилась от него и сказала:
– Пойдем завтракать. Наверняка, ты все это время только бутербродами и питался!
– Это верно, – Виктор улыбнулся, а в желудке голодно квакнуло.
Яичницу с помидорами и сыром глотал так спешно, что почти не чувствовал вкуса. Жена подкладывала еще и еще, на лице играла довольная улыбка – любимого мужчину кормить и так удовольствие, а если он еще и уплетает за обе щеки, то что еще нужно для счастья?
Почти автоматическим жестом Виктор протянул руку и достал пульт. После нажатия кнопки ожил небольшой телевизор. На экранчике появился деловитый диктор в безукоризненно отглаженном костюме.
– А теперь передает наш корреспондент Жамиль Муслимов, – проговорил он и исчез.
Вместо него появилось хорошо знакомое Виктору место – Поклонная гора, точнее – груда обломков на месте памятника Дружбы Народов. Камера елозила туда-сюда, показывая подробности, а голос за кадром рассказывал, сколько человек погибло, а сколько оказалось ранено.
Жертв, кстати сказать, было немого. Террористы стремились к тому, чтобы уничтожить монумент, а не к тому, чтобы истребить как можно больше народу, как в случае с торговым центром. Погибли почти все, кто оказался в музее, а за его пределами пострадали немногие – в основном те, кто попал под ударную волну.
– … существуют разные версии того, кто виноват в трагедии, – корреспондент, жгучий брюнет с узкими, точно у змеи, глазами, наконец появился в кадре. Всем видом он давал понять, что допущен к секретам следствия. – Органы правопорядка не раскрывают всех деталей, но наиболее вероятной считается возможность, что это дело рук китайской разведки. Китай, как известно, давно лелеет агрессивные планы в отношении восточных регионов нашей страны…
Виктор едва не подавился. Откуда взялась версия с китайцами – он даже не мог представить. Оставалось думать, что во всем виновата фантазия журналистов.
Подбежал сын, обхватил теплыми ладошками плечо, прижался. Глаза его тут же приклеились к экрану телевизора. Неожиданно мальчишка всхлипнул, спросил с настоящим страхом в голосе:
– Папка, нас ведь не взорвут?
Виктор на мгновение замер, а затем ощутил, как по телу пробежала дрожь. Кровь бросилась в лицо, и нахлынула ненависть, такая сильная, что казалось, что от нее сейчас лопнет сердце. Ненависть к тем, кто убивает людей, взрывает дома, и тем самым вкладывает страх в души детей…
– Нет, – сказал он глухо, гладя ребенка по голове. – Они нас не взорвут. Не смогут. Их скоро поймают и посадят в тюрьму!
– Хорошо, папа! – мальчуган просиял, страх ушел из его глаз. Топая по полу, словно жеребенок, сын убежал в комнату.
