Дмитрий Медведев - Мезозой (СИ)
— Интересно, что мама моя сейчас делает?
Зря Сеня это сказал. К горлу Кирилла подкатил горький ком. Надо же, как иногда бывает. Сумасбродный круговорот событий, тянущий его в неведомую глубь, как океанская воронка, заставил забыть о самом главном. Мама. У нее рак, как никак. К этому очень сложно привыкнуть. Тем более, когда события начинают сменять друг друга с пугающей частотой, и ты понятия не имеешь, что же будет дальше.
Не в силах держать в себе страшные известия, Кирилл рассказал все другу. Тот растерялся, не зная даже, как подбодрить его, и, наконец, выдавил:
— Но ведь операция возможна. Значит, поедем зарабатывать. Через месяц-два она уже будет в операционной, ждать исцеления. Не вешай нос, дружище.
— Не вешаю, права не имею. Но одно пугает — а если там, по ходу работы, вскроется причина нашего побега? Не лишат ли денег и не выкинут ли обратно сюда?
— Ты представь, какие это расходы, — хмыкнул Сеня. — Будет ли Гроско дергаться из-за мелкой драки где-то на задворках Польши? Да вертели они эту Польшу и вообще всех.
Мелкая драка, как заговорил-то… Ага, где там. Вот если бы он русского работягу так обработал, тогда сошло бы с рук, а здесь сухим из воды не выйдешь. Наоборот, еще глубже нырнешь, да не вынырнешь. А вообще, сколько можно ныть? Что сделано, то сделано, хватит об этом.
Желая сменить тему, Кирилл поведал Сене о встреченных в вагоне-ресторане попутчиках. Он описал их всех вкратце, и ни словом не обмолвился ни о стройной фигуре блондинки, ни о пронзительных глазах, ни даже о том, что она вообще-то блондинка, однако охотничий инстинкт Арсентия оказался куда сильнее, чем думал Кирилл. Видимо, Сеня уловил в голосе друга какое-то едва различимое изменение интонации или что-то еще. Так или иначе, он сразу смекнул, что описанная товарищем представительница слабого пола — штучка эффектная. Кириллу же стало интересно, сможет ли Сеня добиться внимания такой дамы или нет. Втереться к девушкам в доверие у него получалось почти всегда, он действовал нестандартно, гибко и умно, что выгодно отличало далеко не красавца и не спортсмена от пикаперов классической школы. Те-то, дурачки, всерьез думали, что девушек привлекают крутые машины, гель для волос и треугольный вырез на гладко выбритой мужской груди. Но вот с достижением долгосрочного эффекта у Сени дела не слишком клеились. Едва поняв, что им просто пустили пыль в глаза, девушки уходили в расстроенных чувствах.
— Ты только шибко губу-то не раскатывай, — усмехался Кирилл. — Во-первых, ты ее даже и не видел. А во-вторых, на нее уже положил глаз еще один губошлеп. Здоровый, как горилла, тебя прихлопнет на раз-два. Но от ума он не горюет, так что здесь у тебя шансы есть.
— Утешил, — пробормотал Арсентий, перебирая в уме историю своих романов и интрижек — безусловно, самую светлую часть его жизни. — У меня была как-то девка одна — полька, кстати — так у нее парень вообще боксером был. Не любителем, типа тебя, а профессионалом. И он постоянно мотался на сборы, на бои… Полгода крутили, но потом наигралась она со мной… Так что не боись, никто меня не тронет, если я к этой твоей Марье вдруг подойду с предложением стать ее лучшим другом. А если начнут бить — ну, тут уж только на твою помощь рассчитывать…
— Любитель типа меня, боюсь, с разъяренными близнецами не совладает, — парировал Кирилл и спохватился. — И ты это, болтай потише. Вдруг и эти русский понимают.
Он указал большим пальцем себе за спину, в гладкую стену купе, за которой сейчас наверняка лежала на полке Марья, занятая книгой, фильмом или музыкой. А можем, и вправду решила вздремнуть. Есть такие люди, Кирилл сам знал еще одного, кроме Сени, из своего боксерского клуба. Его звали Аркадий, он отличался невозмутимостью, некой отстраненностью и неповторимым бойцовским чутьем. Лишь отсутствие нормальной мотивации мешало ему пробиться выше, потенциал-то имелся, и даже очень. Аркадий всегда работал зрелищно и мощно, не несколько небрежно, что и мешало ему подняться выше. Но речь не об этом.
Так вот, этот самый Аркадий, зная, что вскоре предстоит бой, спал всегда совершенно спокойно. Вечером перед выходом на ринг его начинало нещадно морить, он мог отправиться на боковую даже в семь вечера, но зато утром вставал как огурчик. Вот и Марья вполне может быть из этой породы — тоже спокойная, отдаленная от мирской суеты, как фэнтазийная принцесса. Сейчас, небось, спит и видит во сне семейный хутор теплым летним днем или дворец какой, где она днем и ночью заседает на балконе, ожидая, когда же любимый рыцарь вернется в головой дракона.
Разговор свернул на любовные похождения Арсентия, и каждая история казалась смешнее предыдущей, хоть таковой и не являлась. Просто поезд, оставив в сотнях километров позади Тамбов, стремительно приближался к Волгограду. Нервы, чуть расслабившиеся посреди дня, снова с тугим скрипом натянулись. Оттого и получался такой громкий смех, и оттого Сеня все продолжал травить свои небылицы, все дальше уходя в сочинительство просто ради того, чтобы не молчать. Кирилл прекрасно понимал, что приятеля конкретно понесло, но не прерывал его опять по той же причине — чтобы не молчать. Сам он в таком состоянии ораторскими умениями не блистал никогда.
Помимо болезни матери и неизвестности на горизонте Кирилла удавкой сжимало еще и осознание того, что если он не полетит на чертову вахту, то останется банально без средств к существованию. Останется только нелегалом шляться по нищей России и ждать, пока незадачливого новичка прибьют местная шпана или бомжи, у кого все уже давно поделено… Даже домой не вернешься.
Когда пути назад нет, нет и привычных сомнений и мук выбора. Как бы все не сложилось, отступать просто некуда, и Кирилл был преисполнен решимости действовать, крутиться, пробиваться и не опускать рук. В любом случае, на кону теперь не только его жизнь. Такая решимость придавала сил, от нее по венам расходилось приятное тепло, но самым сложным было постоянно напоминать себе о цели поездки. Разум, этот большой любитель копошения в луже гадких сомнений и тревожных домыслов, то и дело увлекал мысли куда-то совсем не туда, и Кириллу стоило больших усилий прерывать самоедство и прокручивание жутковатых сценариев собственного будущего.
Поезд начал замедляться, и это послужило сигналом. Друзья подхватили сумки, всю дорогу пролежавшие нераспакованными на багажных полках, и вышли в коридор. Как выяснилось, до Волгограда доехало очень и очень много пассажиров. И когда только вся эта молодежь успела подсесть? Кто-то, конечно, еще в Крулевце, но большинство, видимо, в Литве или Минске…
Прибалтийские подруги, близнецы-румыны, четверо болтливых поляков, с десяток смуглолицых испанцев или греков и мрачноватый, неразговорчивый заморыш-очкарик с черными как смоль волосами отличались от всех остальных пассажиров, высыпавших на платформу. Их всех словно скрепила невидимая нить, прочная, неразрывная.
