Алекс Бор - Луэлла
"Правда, мы друзья?" - летит с высоты эхо отраженного временем голоса.
И я, услышав знакомые переливы твоего тихого голоса, вновь говорю тебе:
- Правда...
И ты, обрадованная, почти окрыленная моим ответом, тихо спрашиваешь:
- А эта девочка... Луэлла... она на кого была похожа? Скажи, правда, она была похожа на меня? - и ты по-детски мило, с лукавой искрой очаровательного кокетства в черных глазах, в которых уже можно, если внимательно всмотреться, угадать едва уловимые, еще нерешительные, но уже пробуждающиеся черты будущей взрослой девушки, улыбаешься мне. Я понимаю, что ты хочешь услышать, моя дорогая шантажистка... Ты хочешь, чтобы я подчинился магнетизму твоего взгляда и, сбросив с плеч сомнения в правильности своего поступка, сказал: "На тебя. Она была похожа на тебя...".
Но пойми меня, Фиделинка, я не могу, не имею права подчиняться твоему дружескому взгляду. Я не имею права лгать. Иначе я предам и тебя, и Марисель, и нашу дружбу... Сказав: "Луэлла была похожа на тебя...", я совершу маленькое предательство. Два месяца я хранил чужую тайну, потому что сама Марисель не дала мне однозначного совета, как поступить.
Предоставила мне самому право решать... И я молчал. Молчал долгие два месяца... И ждал, когда смогу избавиться от груза тайны. И вот дождался...
Я должен рассказать тебе обо всем прямо сейчас. Потому что если я промолчу, то завтра мне будет еще труднее поведать тебе обо всем...
- Она была похожа на Марисель, - выдыхаю я. Словно бросаюсь в воду с крутого обрыва...
- На Марисель? - удивленно спрашиваешь ты и недоверчиво смотришь на меня.
В твоих глазах застыла растерянность. А твое лицо почему-то сделалось особенно приятным и милым. - На Марисель... Да, теперь я понимаю...
Понимаю, почему... Скажи, Марисель это и есть Луэлла?
- Да, - отвечаю я, погружаясь в мутный поток. - Как ты догадалась?
- Я не знаю, - растерянно говоришь ты. - Но понимаешь, когда Марисель уехала, я вдруг почувствовала, что мы больше никогда не увидимся. Она уехала и долго не писала мне. Я даже плакала... Значит, она не на Кубе...
и она рассказала только тебе...
Я чувствую в твоих словах слабый укор. Будто ты упрекаешь меня... Словно я в чем-то виноват перед тобой...
Но в чем моя вина, если Марисель, улетая, сама все мне рассказала? Я же не тянул ее за длинный язык...
Она сама все решила и пригласила меня, словно на свидание, на берег Волги, к Старому мосту...
А если права ты, Фиделина, и я действительно виноват перед тобой? Если я был не прав, когда решил, что не должен тебе ничего говорить о Луэлле, раз она сама просила меня об этом? Если я в тот же день должен был подойти к тебе и сказать, что Марисель никогда не напишет никому из нас, что ты никогда не увидишься с ней? Да, мои слова прозвучали бы очень жестоко, быть может. Они бы даже больно ранили тебя... но время - лучший лекарь, и когда-нибудь ты смирилась бы с потерей подруги и не тосковала бы по ней.
Или тоска стала бы не столько глухой и тяжелой...
Словно прочитав мои мысли, ты тяжело вздохнула. Плотно сжала тонкие, почти прозрачные губы. И я снова понял, какая ты маленькая и беззащитная...
Точь-в-точь как два месяца назад, когда, простившись с Луэллой, я пришел в школу и увидел тебя стоящей у окна. А сейчас ты остановилась под сенью гигантского, в несколько обхватов, тополя, который гордо возвышается посреди двора, раскинув в стороны руки-ветви... Знаешь, Фиделинка, того тополя давно уже нет. Его срубили пять или шесть лет назад, и я чуть по-детски не разревелся, когда, проходя через двор, не увидел знакомого великана... От него остался корявый безжизненный пень... А спустя несколько дней не стало и пня... Мне показалось тогда, что срубили не просто старое дерево - порвали последнюю тонкую ниточку, которая соединяла нас... Ты помнишь, под сенью тополя стояла скамейка, у которой часто собирались обитатели "иностранного двора"? Марисель травила анекдоты или рассказывала разные смешные истории - она знала их множество. Танька Громова читала свой бесконечный роман... Две подруги, кубинки Лисета и Дамарис, разыгрывали смешные представления в лицах... А помнишь, Фиделинка, как ты забиралась по шершавым упругим ветвям в зеленую глубину шелестящей листвы и, радостная, сидела в ветвях, беззаботно качая ногами... А потом, когда о тебе забывали, ты с ликующим криком индейца, обнаружившего отряд бледнолицых на подходе к вигваму краснокожих, бесстрашно летела к земле...
И вот сейчас ты остановилась под ветвями уснувшего на зиму великана.
Опустила глаза и что-то рассматриваешь у себя под ногами, трогая носком сапога звенящий от мороза снег.
Слабая и беззащитная кубинская девочка, тоскующая по далекой подруге...
- Ты до сих пор помнишь Мари? - спрашиваю я.
- Конечно, - отвечаешь ты, - я ни когда не забуду ее... Но знаешь, о чем я сейчас подумала? Я подумала... - твой голос звеняще вздрогнул, сломался, и мне показалось, что ты готова заплакать. - Я всегда думала, что когда приеду на Кубу, сразу поеду в гости к Марисель. От моего Камагуэя до Гаваны ближе, чем от твоего города до Москвы. А теперь... Скажи мне правду, Андрей, Мари больше не приедет? То есть не прилетит к нам?
- Она сказала, что мы больше никогда не увидимся, - говорю я.
Знала бы ты, Фиделинка, как мне тяжело выдавить из себя безжизненное и жестокое слово - "никогда"...
- А знаешь, -снова говоришь ты, - мне почему-то кажется, что мы еще увидимся...
- Не надо. Не надо, Фиделинка, - прошу я, умоляюще сложив руки на груди.
Чья-то жестокая шершавая лапа больно скребет по сердцу. - Не надо... Прошу тебя... Зачем понапрасну тревожить себя пустыми надеждами? От Земли до Ауэи свет летит почти 45 лет. Это очень много, Фиделинка... Марисель не прилетит. И лучше не думать о ней. Может быть, она давно уже забыла нас...
Я говорю эти жестокие, звучащие как глухие удары, слова, которые не должны оставить в твоей душе ни капли надежды - но понимаю, что никогда не смогу тебя убедить. Как и себя...
Да и не хочу я ни в чем никого убеждать, потому что сам не верю тому, что говорю! Мне хочется убедить самого себя, что все давно кончилось.
Кончилось в тот грустный октябрьский день, когда Луэлла улетела на свою планету. И уже можно, задавив тоску в груди, поставить точку во всей этой истории. Потому что продолжения дружбы не будет. И не стоит ждать чуда...
Чудеса бывают только в сказках. А сейчас даже дети не верят в сказки со счастливым концом...
Но ты, Фиделинка, кубинская девочка 11 с небольшим лет, которая всегда понимала меня и как могла, поддерживала в трудные минуты, и на сей раз осталась верна нашей дружбе. Ты стояла, запрокинув голову, и смотрела на звезды. Туда, где, скрытые ветвями тополя-великана, лучились мерцающие огоньки далеких звездных миров...
