Валерий Анисимов - Космический «Колпак»
«Ну и пусть, — меланхолично подумал Макклоски. — Полежу еще немного и буду праздновать день своего рождения».
В этот момент до его слуха долетели слова:
Словно дракон,
Пляшет в пустынном небе
Дым
И вдали исчезает.
Не устаю глядеть…
Голос прервался, потом опять зазвучал:
…Словно где-то
Тонко плачет
Цикада.
Так грустно
У меня на душе.
«Интересно, — внутренне усмехнулся Герберт, — как выглядит эта любительница японской поэзии? Наверное, она невысокого роста, хрупкая, у нее голубые глаза, темные волосы. И на ней одежда белого или желтого цвета».
Подумав так, он улыбнулся и продекламировал:
Я так и вздрогнул!
Это он, тот памятный
Поцелуй.
Тихо щеки коснулся
Платана лист на лету.
Герберт замолк. В ответ не раздалось ни звука. Макклоски, заинтригованный, приподнялся на локте, раздвинул ветки кустарника и выглянул из своего убежища.
Неподалеку от него полулежала на траве, опершись на локоть, девушка. Она смотрела в его сторону. Когда их взгляды встретились, Герберт невольно вздрогнул: у нее оказались голубые глаза! И одета она была в желтое платье.
Так они молча и смотрели друг на друга, пока Герберт не взял инициативу в свои руки.
— Добрый день, — непринужденно поздоровался он.
— Здравствуйте.
— Я не знал, что в это время суток вы декламируете Такубоку, — вежливо произнес Макклоски. — Извините, если помешал вам.
— Не стоит извиняться; Скорее мне следует просить у вас прощения, ответила девушка. — Я не предполагала, что вы обитаете в этом лесу.
— Вообще-то я предпочитаю жить в реке, — серьезно пояснил Герберт. — Но сегодня выдался такой чудесный день, что грех было не понежиться на солнышке. Вот я и выбрался на поляну, да, видно, заснул и не услышал, как вы расположились по соседству. Впрочем, мне надо за это благодарить судьбу, иначе я не услышал бы чудесных стихов в прекрасном исполнении.
— Тогда и я благодарна ей, — поддержала девушка, — за возможность узнать, что есть еще человек, которому нравятся те же стихи.
— В таком случае, — предложил Макклоски, — может быть, нам стоит познакомиться?
— Кэтрин, — живо откликнулась девушка. И, на мгновение запнувшись, добавила: — Кэмпбелл.
— Герберт Макклоски, — в тон ей ответил молодой ученый. И тут же предложил: — Почему бы нам не отметить наше знакомство совместным ужином? Тем более в день моего рождения.
— Согласна, поскольку не хочу омрачать ваше праздничное настроение. Но с одним условием: вы признаетесь, сколько вам исполнилось лет.
— Это тайна! Однако вам я ее открою. Мне тридцать семь.
— Совсем еще мальчик, — мелодично рассмеялась Кэтрин. И, поднявшись с травы, спросила: — Далеко ли мы отправимся?
— Предлагаю посетить ресторанчик «Неаполь», — ответил Герберт.
И через минуту он уже выводил на широкую магистраль свою новенькую малолитражку.
В «Неаполе» Кэтрин огляделась и сказала одобрительно:
— Мне здесь нравится. Только почему ресторан назвали так претенциозно «Неаполь»? Произнесешь это слово и сразу представляешь что-то пышное, сверкающее золотом, серебром, и обязательно — с хрустальными люстрами. А здесь просто, мило и спокойно.
— Итальянцы любят нарядные слова, — заметил Герберт. — Потому и язык у них такой яркий. В нем нет ни одного слова, которое не звучало бы как звук флейты.
— Вы поэт? — спросила с удивлением Кэтрин.
— Похож?
— Немного. Стихи читаете. Выражаетесь как-то изысканно, утонченно.
— Нет, Кэтрин, — признался Макклоски, — я не поэт. Я медик.
— Врач?
— Нет. Я из тех, кто не лечит, а двигает вперед вообще всю медицинскую науку.
— А-а, — произнесла Кэмпбелл. — И далеко вы ее двинули, эту науку?
— Пока еще не очень. Но скоро… Вот только отдам должное искусству Джузеппе, а потом сразу — прямо при вас — продолжу начатое дело.
И так, перебрасываясь шутками, молодые люди приступили к ужину.
Кэтрин, как представлялось Герберту, была само очарование. Умна, весела, остроумна. Очень быстро у него возникло чувство, будто он с ней давным-давно знаком. Вскоре он выяснил, что девушка изучает филологию в местном университете, через год заканчивает его и намеревается поехать преподавательницей куда-нибудь в глухое местечко. Там, как она выразилась, должно быть не больше сотни домов, два десятка ребятишек, церковь, полицейский, обязательно толстый и сонный, врач и она — одна-единственная учительница. И чтобы все приглашали на домашние пироги с яблоками.
Макклоски стало хорошо и спокойно. И он решил вдруг рассказать Кэтрин то, о чем предпочитал вообще никому не рассказывать. Возникло это желание после того, как девушка спросила его:
— С чего началась ваша любовь к японской поэзии?
— Это очень длинная история, — произнес Герберт.
А Кэтрин воскликнула:
— Обожаю длинные истории!
— Тогда слушайте! — решился Герберт. И начал: — В одном городе на юге страны жил парень в скромной семье. Отец его был врачом, мать рано умерла. Рос он нормальным ребенком, правда, немного уступал сверстникам в физической силе. И когда наступила пора, полюбил соседскую девочку по имени Пэгги. По местным понятиям, отец ее был ужасным богачом: он владел двумя магазинами, раз в два года менял машину, раз в три — путешествовал. И Пэгги, естественно, росла немножко зазнайкой. Что, впрочем, не мешало ей нравиться парням. Она носила яркие платьица и любила производить впечатление: «Когда мы с папой поехали в Париж… Ах, нет, это все было в Цюрихе…» Все мальчишки бегали за ней, но она предпочла того, с которого и начался рассказ. И вскоре они уже вовсю целовались на вечеринках, а потом дали друг другу слово, что скоро поженятся. И, наверное, так все и вышло бы, поскольку Пэгги была неплохой девчонкой, а юноша очень любил ее. Я его, кстати, недавно видел, и он мне признался, что по-прежнему испытывает определенные чувства к Пэгги, помнит ее яркие платьица, туго затянутые в густой пучок волосы… Однако сейчас не о платьицах речь.
— Да, — поддержала Кэтрин, — рассказывайте о самом парне.
— Скоро их счастью пришел конец — в городок приехала семья отошедшего от дел крупного промышленника, решившего провести остаток своей жизни в спокойном и тихом месте. Промышленник был настолько богат, что мог купить весь городок, а потом забыть о своей покупке. Но ему требовался только покой… Вскоре он перезнакомился с самыми именитыми гражданами городка, пригласил, кого надо, к себе в дом, а затем, нанеся ответные визиты и отдав таким образом должное приличиям, свел до минимума контакты с окружающим миром и целыми днями возился в своем саду. Зато развернулся его сын. Это был очень здоровый и красивый малый, имевший в своем распоряжении автомобиль. Не стоит удивляться, что вскоре Поль — так его звали — стал лидером светской молодежи городка. Как лидер, он не мог не обратить внимания на хорошенькую Пэгги.
