Джеффри Форд - Меморанда
– Дышим свежим воздухом? – осведомился он.
– Да, – ответил я несколько виновато. Я все еще сомневался, имею ли право на самостоятельные прогулки.
– Должно быть, тебя интересует край острова? – предположил Нанли.
– Верно.
– И откуда же тебе о нем известно? – поинтересовался он.
– Не помню, – соврал я.
– Следуй за мной, Клэй, – приказал он и зашагал впереди.
– Тебе крупно повезло, что достался Анотине, а не Брисдену, – заметил Нанли. – Свой последний экземпляр старый хрыч чуть не заговорил до смерти. Когда мы посадили его в кресло в гостиной, тот уже ничего не соображал. Пришлось отправить бедолагу обратно и запросить нового. Вот Анотина – та наоборот, ради своих экземпляров готова на все.
– Да уж… – двусмысленно пробормотал я.
– Все дело в характере, – резюмировал Нанли. Мы сделали еще несколько шагов, как вдруг он обернулся и поднял руку, останавливая меня.
– Слышишь? – спросил он.
За его спиной раздавались завывания ветра, а где-то внизу – далекий рокот волн. Я кивнул.
– Не подходи близко к краю, – предупредил Нанли. – Теперь это опасно.
Затем он опустил руку и дал мне пройти. Я взошел на маленький холмик, а когда добрался до его вершины, обнаружил, что стою на краю земли. Опершись о поваленное дерево, я попытался окинуть взглядом разверзшееся подо мной ничто. Далеко внизу, сквозь сети проплывающих облаков, можно было разглядеть океан, отсвечивающий холодным серебром там, где свечение луны и башни касалось его поверхности. У меня кровь застыла в жилах, когда я представил, что будет, если сверзиться с такой высоты.
– Взгляни-ка вон туда, – сказал Нанли. Он тоже поднялся на холм и стоял теперь рядом со мной, указывая рукой на самую кромку острова.
– Что там? – спросил я, не понимая, к чему он клонит.
– Там край Меморанды, – сказал он. – Пару недель назад Брисден обнаружил, что он понемногу разрушается.
– Это плохо? – спросил я.
– Ну, как тебе сказать… – протянул Нанли, задумчиво постукивая сигаретой по запястью и почти элегантно облокачиваясь на поваленный ствол. – Когда находишься на разрушающемся острове, в миле над морем жидкой ртути – пожалуй, это повод для некоторого беспокойства.
– И никто не знает, почему это происходит? – продолжал расспрашивать я.
– Нет, – чиркнув спичкой, ответил Нанли. – Но Анотина подсчитала, что через каких-нибудь пару недель нам уже не придется на этот счет беспокоиться.
– Давно вы здесь? – полюбопытствовал я.
– Кажется, что вечность, – задумчиво молвил Нанли. – Когда-то всех нас нанял некто Белоу. Причем никто из нас его в глаза не видел. Все произошло заочно: в письме предлагалось приличное вознаграждение за то, чтобы мы приехали сюда и проводили научные исследования – каждый в своей области. Однако, приехав, нанимателя мы так и не увидели. Конечно, мы продолжаем честно трудиться, но, видит бог, я уже не прочь смыться отсюда.
– Откуда вы прибыли? – спросил я.
– Знаешь, голова так забита чертежами, что мне сложно думать о чем-то еще. Я смутно припоминаю, что раньше у меня была семья, дети… Но их лиц я уже не помню. Потому я и брожу здесь по ночам – все пытаюсь вспомнить. Я ведь скучаю и горюю… Но по кому? Отчего? Загадка. Впрочем, я уже начинаю сомневаться, что когда-либо знал ответ.
Мы покинули оконечность острова и сквозь лес направились к поселку. Нанли расспрашивал меня о моей прежней жизни и о том, почему меня выбрали служить экземпляром. Я осторожно ответил, что это, должно быть, какая-то ошибка.
– И ты туда же! – рассмеялся он. – Ты не поверишь, но доктор Адман тоже считает, будто ни нас, ни острова не существует. Для него это всего лишь сон.
– А вы как считаете?
– Я инженер и привык иметь дело с механизмами, а не с душевнобольными.
Мы пересекли поле, а потом Нанли показал мне короткий путь к апартаментам Анотины. Прежде чем расстаться, он еще раз пожал мне руку и заявил:
– Клэй, для экземпляра ты очень и очень неглуп. Смотри, прилежно исполняй свои обязанности. Было бы здорово, если бы ты пробыл с нами подольше.
Вернувшись в спальню, я свернулся на коврике и стал смотреть, как плечи Анотины колышутся в такт дыханию.
«Создатель, уснувший в лапах болезни, чахнет и медленно умирает, – вдруг догадался я. – Память его испаряется вместе с жизнью, потому-то остров и разрушается».
Когда веки отяжелели и я задремал, мне привиделись песочные часы на клочке пергаментной бумаги. Сквозь талию восьмерки лениво струились частицы света.
10
Проснулся я, когда комнату, отражаясь от гладких белых стен, заливал солнечный свет. Была в нем такая безукоризненная, нереальная яркость, такая удивительная живость и теплота, что я погрузился в ощущение блаженства, забыв о стоявших передо мной бесчисленных проблемах. Протерев глаза и напомнив себе о том, кто я и где нахожусь, я огляделся вокруг и увидел, что постель Анотины пуста.
– Эгей! – позвал я, поднимаясь и потягиваясь.
Словно в ответ из глубины коридора донесся тягучий пронзительный звук, похожий на поросячий визг. Звук не прекращался, совершенно не менялся по высоте и оттого казался еще невыносимее. Заткнув уши, я бросился искать источник омерзительного верещания. Мельком заглянул в комнату налево по коридору – столь же скудно обставленную и до краев наполненную солнцем. Несколько меньше спальни по размерам, она, видимо, выполняла функции столовой, так как здесь имелся большой деревянный стол с четырьмя стульями.
Несколькими шагами дальше, на противоположной стене коридора, была дверь в маленькую клетушку без окон, что-то вроде чулана. Я едва успел разглядеть, что стены там уставлены стеллажами с какими-то неясными предметами, когда понял, что звук доносится из комнаты в дальнем конце коридора, и устремился туда. По-прежнему зажимая уши руками, я добежал до входа и заглянул внутрь.
Эта комната тоже была полна прозрачного утреннего света и, кроме того, всевозможных диковинных приборов, нуждающихся в немедленном изучении. Впрочем, все это отступило на второй план, когда перед моими глазами предстала, должно быть, самая удивительная сцена из всех, что мне когда-либо доводилось видеть.
У широкого окна в дальнем углу комнаты стояла Анотина. Ее лицо было слегка обращено вверх, а взгляд прикован к человеческой, а точнее, женской голове, свободно парящей в воздухе. От такого зрелища руки у меня в буквальном смысле опустились, и невыносимый звук, исходивший из открытого рта бестелесной женщины, беспрепятственно проник в уши, высверливая мозг. От чудовищности происходящего голова и так шла кругом, а тут еще меня угораздило посмотреть на пару зеленых лучей, соединявших взгляды двух женщин. Судорожно ловя ртом воздух, я привалился к стене.
