Харлан Эллисон - Все звуки страха (сборник)
Линах был непоколебим. Покачал головой с железной убежденностью:
— Можно, я понаблюдаю за прокачкой?
Семф тяжело вздохнул. Все. Проиграл.
— Да. Конечно. Понаблюдай.
Янтарное вещество со своей безмолвной ношей начало приподыматься. Достигло уровня, где висели двое мужчин, и плавно проскользнуло меж ними. Оба поплыли вслед за гладким контейнером с упакованным в нем семиглавым драконом. Казалось, Семф хочет что-то добавить. Но добавить уже ничего не оставалось.
Тут янтарная кристаллоидная люлька стала испаряться прямо на глазах и вскоре исчезла. Тела двух мужчин тоже потеряли материальность и, похоже, последовали за люлькой невесть куда. Проявились они в дренажной камере. Лучистый помост пустовал. Янтарная люлька беззвучно опустилась в самый центр, и темно-желтое вещество стало как бы растекаться, исчезая и раскрывая дракона.
Маньяк тут же отчаянно попытался задергаться и приподняться. Но депрессанты одолевали его помешательство. Да, дракона по-прежнему снедали бешенство, буйство, черная ненависть. Но двинуться с места маньяк не мог. Все, на что он пока был способен, — сохранять форму тела.
Семф повернул полоску на левом запястье. Внутри полоска засветилась темно-золотым. В камере зашипел воздух, яростно спеша заполнить собой вакуум. Лучистый помост испускал теперь серебристое свечение, что исходило, казалось, из самого воздуха — из неведомого источника. Серебристое свечение омыло дракона — и семь громадных пастей разом распахнулись, обнажая смертоносные полукольца клыков. Потом глаза страдальчески прикрылись двойными веками.
Во всех семи головах металась чудовищная боль. Невыносимая пульсация постепенно превращалась в дерганье острозубой пасти за каждый нерв, миллионы клыков впивались в каждую клеточку огромного тела. На сами мозги что-то давило, придавливало их к черепу, сжимало клещами — а потом продуло, промыло, прочистило.
Семф и Линах разом перевели взгляды с содрогающегося тела дракона на дренажный резервуар в другом конце камеры. Прямо на глазах резервуар понемногу стал наполняться. Заклубилось в нем белое дымное облако, где мелькали яркие искорки.
— Пошло-поехало, — уже без всякой нужды заметил Семф.
Линах отвел глаза от резервуара. Тело дракона с семью песьими головами словно покрылось рябью. Видимый как бы сквозь неглубокую воду, маньяк стал меняться. По мере накопления резервуара дракону все труднее становилось сохранять форму. Облако искрящегося дыма делалось все плотнее — и все менее определенные очертания приобретало существо на лучистом помосте.
Наконец маньяк понял тщетность своих усилий и сдался. Резервуар теперь наполнялся куда стремительнее, а тело дракона вибрировало, корчилось, сжималось… Вот на неясные очертания семиглавого монстра стали накладываться контуры человеческой фигуры. Когда резервуар заполнился на три четверти, дракон окончательно превратился в эфемерную тень — в некий намек, по которому можно было лишь строить догадки, что представляла собой эта фигура перед прокачкой. И теперь с каждой секундой на помосте все резче проступал человеческий абрис.
Наконец резервуар заполнился до краев — а на лучистом помосте остался лежать нормальный человек. Не открывая глаз и судорожно подергиваясь, человек отчаянно пытался отдышаться.
— Все. Прокачан, — заключил Семф.
— И теперь все то самое в резервуаре? — негромко поинтересовался Линах.
— Нет. Ничего такого там нет.
— Но как же?..
— Там всего лишь остаток; Безвредный остаток. Его нейтрализуют те реагенты, что выкачаны из группы сенситивов. Опасные сущности, дегенеративные силовые линии, составлявшие поле… их больше нет. Они уже отброшены. Линах впервые показался раздраженным.
— И куда, интересно знать, они подевались?
— Линах. Скажи мне. Любишь ты своих ближних?
— Прошу тебя, Семф! Опять ты за свое. Ведь я только спрашиваю, куда они делись… и в какое «когда».
— А я спрашиваю, волнуют тебя твои ближние или нет.
— Ты и сам все прекрасно знаешь… знаешь же ты меня! Скажи. Ведь должен я, в конце концов, знать хотя бы то же, что и ты! Так куда… когда?..
— Прости, Линах, но в таком случае я тоже люблю своих ближних. И не важно, в каком они «где» и в каком «когда». Я вынужден их любить. Сфера, где я работаю, жестока и бесчеловечна. Мне нельзя не любить. Так что… прости меня…
— И что ты намерен?..
В Индонезии есть для таких вещей подходящий термин: "Djam Karet" час, что растягивается.
В Ватикане, в Гелиодоровых палатах — втором из огромных залов, которые Рафаэль расписал для папы Юлия Второго, — художник изобразил (а ученики закончили) величественную фреску, где представлена историческая встреча папы Льва Первого с гунном Аттилой в году 452-м от Р. X.
На упомянутой фреске Рафаэль отобразил веру всех христиан в то, что именно духовное превосходство Рима защитило его в тот грозный час, когда нечестивый гунн явился разграбить и сжечь Священный Град всех католиков. Рафаэль, помимо всего прочего, написал там святых Петра и Павла спускающимися с небес, дабы поддержать папу Льва во время нашествия варваров. Интерпретация художника, однако, представляла собой несложную переделку первоначальной легенды, где упоминался один святой Петр. Апостол стоял позади Льва с обнаженным мечом. Сия же легенда опять-таки является первичной переработкой тех скудных сведений, что дошли из древности сравнительно неискаженными. На самом деле никаких кардиналов рядом с папой Львом и в помине не было — а уж тем более не появлялось там никаких апостольских призраков. Вся депутация, если на то пошло, состояла из трех человек. Кроме папы Льва туда входили двое представителей сугубо светских властей Римского государства. И проходила историческая встреча вовсе не у самых врат Рима, а в северной Италии — неподалеку от того места, где ныне находится Пескьера-дель Гарда. Вот, собственно, и все, что известно о противостоянии двух культур. Но ведь не стал же Аттила, который никогда прежде не останавливался на полдороге, стирать Рим с лица земли! Напротив повернул назад.
"Djam Karet". Поле силовой линии, выхаркнутое из центра параллакса Гдекогдании, — поле это пульсацией прошло сквозь время, пространство и сознание всех людей за дважды по десять тысячелетий. Потом внезапно и совершенно непредсказуемо прервалось — и гунн Аттила вдруг схватился за голову — в мозгу у него что-то разом свернулось и зашипело будто змея. Перед глазами повисла пелена — потом все прояснилось — и предводитель гуннов испустил хриплый и глубочайший выдох. Затем отдышался и, не теряя ни секунды, приказал своим полчищам повернуть назад. Лев Великий возблагодарил Господа Всемогущего и живую память о Христе Спасителе. Легенда добавила туда святого Петра. А Рафаэль — святого Павла.
