Юрий Тупицын - На восходе солнца
Эти идеи и довершили крушение древней культуры. Страсти вокруг проблемы симбиоза побурлили и утихли, жизнь пошла своим веками устоявшимся чередом. А потом начался незаметный сначала, но быстро прогрессирующий спад. Несмотря на самые энергичные меры, стала сокращаться численность населения; быстро возрастало число генетически неполноценных; мертворождения и уродства стали самым заурядным явлением. Зарастали сорняками когда-то тщательно ухоженные поля, пустели города, вырождалось искусство, деградировала наука. Были свернуты ядерные и космические исследования, а теоретические и экспериментальные изыскания сконцентрировались главным образом на вирусологии и ее сопряжениях. Цивилизация умирала, но мезойцы упорно не желали замечать этого. Можно было подумать, что все происходящее - дурной сон, следствие повального массового гипноза всего населения планеты. Но дело обстояло много хуже: это было рабство.
Симбиоз - очень сложный и тонкий механизм. Партнеры по симбиозу сохраняют равенство только в определенных условиях. Стоит эти условия нарушить, как паритет исчезает, один из партнеров попадает в подчинение к другому и симбиоз превращается в паразитизм. Вот так и нейротик, понемногу обретая самостоятельность, в конце концов стал подавлять своего макрохозяина и заставил его действовать в своих интересах. Вирусы поработили разумных существ! Конечно, это больше похоже на мрачную сказку, чем на действительность. Но факт остается фактом.
Используя чужой мозг как естественную среду обитания, многомиллиардные колонии нейротиков вступили на путь самостоятельной эволюции, обрели известную автономность и способность к самостоятельному мышлению. С помощью естественных биоизлучений мозга колонии нейротиков сумели вступить в контакт друг с другом. Начался обмен информацией, споры, конфликты, но над всем этим превалировали компромиссы и координация усилий. Постепенно нейротики планеты стали действовать как единое сообщество, они искали свое собственное признание и счастье, используя мезойцев как простые машины. Это происходило так незаметно, постепенно, что мезойцы и не подозревали ни о своем рабстве, ни о стремительной деградации.
Ситуацию прояснила космическая экспедиция, которая, благодаря неснятым эффектам относительности, вернулась на родину через пятьсот лет после старта. Вернулись здоровые, энергичные потомки тех, кто когда-то, повинуясь зову космоса, покинул планету и отправился к звездам. Вернулись и увидели развалины городов, остановившиеся заводы, заброшенные поля. И роскошные, великолепные дворцы, в которых в странном полусне, предаваясь утонченным наслаждениям, жили жалкие, изможденные создания, страшно далекие от реальной жизни. Космонавты не узнали родины. Картина всеобщей деградации и маразма была так отвратительна, что они были готовы покинуть планету и снова уйти в космос, но жалость к гибнущим и не сознающим своей гибели удержала их.
Космонавты, среди которых были выдающиеся ученые-биологи, быстро разобрались в том, что случилось на планете за время их отсутствия, и решили бороться за восстановление цивилизации. Они построили герметически изолированные от внешнего мира убежища и установили строгий карантин, стараясь исключить возможность проникновения нейротика в свою колонию. Численность колонии из года в год постепенно росла, но ей приходилось вести отчаянную, на грани сил и возможностей борьбу за свое существование. Колонисты на горьком опыте убедились, что нейротики могут паразитировать не только на разумных, но и на любых других животных. На планете появились группы странных ящеров, которые проявляли признаки разумности и пробовали заниматься творческой деятельностью. Контакт с такими животными приводил к немедленному поражению нейротиками. Причем нейротик отличался колоссальной вирулентностью, и каждая ошибка, каждый просчет становился роковым. Несмотря на жестокую систему карантинных мер, в колонии то и дело вспыхивали заболевания. Ни о каком прогрессе в таких условиях не могло быть и речи. И если колония не получит посторонней помощи, то скоро на Мезе падет последний бастион настоящего разума и воцарится власть микропаразитов. И кто знает, сколько еще бед они принесут Вселенной?
Родин обессиленно откинулся на спину, передохнул и заключил:
- Вот и все, что я могу рассказать тебе об этом, Иван.
Лобов поднялся на ноги, заглянул в глаза биолога:
- А теперь я буду вынужден покинуть вас на некоторое время. У меня есть дела, которые не могут ждать.
Родин помрачнел:
- Не могли бы вы взять меня с собой? Честно говоря, мне страшно оставаться одному.
- Я понимаю, - сочувственно сказал Лобов, - но предстоит тяжелая и опасная работа. Сейчас она вам не под силу.
Родин ничего не ответил, но посмотрел на Ивана так умоляюще, что Лобов заколебался. Однако он тут же справился с собой и суховато повторил:
- Взять вас с собой не могу. Может быть, снотворное?
Родин вздохнул с некоторым облегчением:
- Да, это будет самое лучшее.
Лобов сделал инъекцию и в ожидании ее воздействия спросил:
- А что произошло с птеродактилем, которого вы принесли на корабль?
- Не помню. Кажется, Штанге вынес его из корабля и расстрелял из лучевого пистолета.
Когда биолог заснул, Лобов уложил его поудобнее, поправил сбившееся одеяло и покинул жилой отсек, тщательно заперев за собой дверь.
Ступив на трап, Лобов замер. Огромное вишневое солнце, грузно сплющившись под собственной тяжестью, опускалось за горизонт. Серые скалы казались обагренными кровью, они отбрасывали тусклые длиннейшие тени, которые убегали вдаль и терялись где-то в складках потемневшего песка. Возле унихода, похожего на большого черного мирно заснувшего жука, стояло странное и жуткое в своей необычности двуногое существо. Возле него лежал человек.
14
Двуногое существо было ящером, но ящером необыкновенным. У него не было ничего похожего на массивный хвост динозавра. Туловище тонкое и очень гибкое. Бессильно, как плети, свисали руки, немного не достигая колен хорошо развитых ног. На длинной, втрое длиннее человеческой, шее сидела маленькая головка с высоким куполообразным черепом. Большие, прямо посаженные глаза со щелевидными, как у кошки, зрачками смотрели не мигая, только зрачки "дышали", то широко распахиваясь, то стягиваясь в тонкую черную нить. Длинная шея делала легкие волнообразные движения, отчего голова мягко покачивалась из стороны в сторону. В ящере было столько своеобразной законченности и совершенства - ни отнять, ни добавить ничего невозможно, - что Лобов ни мгновения не сомневался: возле унихода стоял разумный хозяин планеты, мезоец. А у его ног лежал Клим, ведь лишь у торнадовцев были нейтридные скафандры. Что с ним? Жив? Или на Мезе успела свершиться еще одна непоправимая трагедия?
