Михаил Белов - Улыбка Мицара
— Видите пунктирную линию под изображением?
— Вижу…
— Вот это и есть надпись. Она читается при десятикратном увеличении. Возьмите настольную лупу.
Тарханов долго и сосредоточенно изучал монету. Потом отодвинул лупу и рассмеялся:
— В истории человечества, очевидно, это был единственный король, который в своей жизни сделал что-то полезное.
— К сожалению, мои коллеги — нумизматы Земли — не скоро узнают об этой надписи, — вздохнул астрофизик.
— Вы сожалеете, что мы отложили старт?
— Никакого сожаления, командор. — Астрофизик поднялся и прошелся по салону. — Не сожалею, командор. Я надеюсь, что пополню свою коллекцию лорианскими монетами. — Он рассмеялся. — Представляете, первые монеты инопланетной цивилизации! Вы не знаете нумизматов, командор. Когда я вернусь на Землю, они провозгласят меня не только королем, но и самим богом.
Тарханов пожал плечами:
— Не совсем понял вашу мысль. Какое отношение имеет наш кибернетик к бывшему английскому королю?
— Я думаю, самое прямое. Обитатели бледно-зеленого дворца хотят посадить нашего кибернетика на престол.
Тарханов удивленно посмотрел на астрофизика.
— Странная мысль…
— Нисколько. Мы находимся вдали от Земли, в мире, незнакомом нам. Этот мир нами не разгадан… И вы слышали, о чем говорит Юханен…
Кибернетик появился за столом на следующий день. Он был весел, ел с аппетитом, запивая каждое блюдо вином. Раньше этой привычки за ним не наблюдалось. Но вино, кажется, не действовало на него. Утром Иван Васильевич сообщил Тарханову, что он видел на рассвете кибернетика, возвращающегося откуда-то из поездки. Это встревожило командора. Такое беспрецедентное нарушение Звездного устава нельзя было оставлять безнаказанным. Тарханову не хотелось портить настроение Юханену. Но долг есть долг.
— Ян Юханен, — сурово сказал Тарханов, — вы сегодня ночью покинули звездолет. Звездный устав в таких случаях требует…
— Звездный устав потерял для меня силу закона.
— Зачем вы это сделали?
— Чтобы познать жизнь, — серьезно, даже торжественно ответил кибернетик. — Я пять часов провел в бледно-зеленом дворце. Я там учусь великой науке жизни. Я долгие десятилетия жил в узкой каюте звездолета, ел хлореллу, терпел лишения. И что же я за это получил?
— Радость познания. Самую великую радость, которую может испытывать человек в жизни.
Кибернетик с сарказмом сказал:
— Это иллюзии, командор. За все, что я сделал, я хочу жить так, как жили мои предки, — иметь власть, богатство. Я хочу повелевать людьми. Я…
Тарханов с холодным любопытством рассматривал кибернетика. Если бы ему на Земле сказали, что людей с высоты двадцать пятого века можно «спустить» до уровня девятнадцатого, он едва ли поверил бы в такую', возможность. По-видимому, долгое пребывание в космосе ослабило у кибернетика любовь к Земле. Очевидно, нельзя так долго оставлять человека в космосе.
— Он действительно хочет быть королем, — сказал Итон.
Кибернетик засмеялся:
— Черт возьми! А почему бы нет? Первый король Лории Ян Юханен! А вы мои вассалы. Приказываю тебе, Антони Итон, отчеканить монеты с моим изображением, а тебе, мой командор, повелеваю…
И вдруг осекся, встретив холодный неподвижный взгляд Тарханова.
— Юханен, — очень тихо сказал Тарханов. — Приказываю… Ты слышишь?.. Приказываю сегодня же сжечь бледно-зеленый дворец излучателем антиматерии. Ты слышишь? Приказываю!
Кибернетик поднялся. Лицо серо-свинцовое. Крупные горошины пота на нем.
— Я это предвидел, командор. Весь запас антивещества уничтожен, командор. Я ухожу, командор. — Юханен поклонился и покинул салон.
Итон кинулся в отсек, где хранились баллоны с антивеществом. Через полчаса он холодно-невозмутимым голосом доложил командору:
— Баллоны с антивеществом исчезли.
Тарханов понял, что путь на Землю отрезан.
Глава третья
«СОЛНЦЕ ИЛИ ВСЕЛЕННАЯ?»
«Мы одиноки во Вселенной» — так называлась книга Чарлза Эллиота. Написанная превосходным языком, она убеждала и доказывала, разрушая извечную веру человека в возможность встречи с инопланетной цивилизацией.
Свое исследование Эллиот начал с туманных идей древних индийских Ведов о множественности обитаемых миров; выдержками из сочинений древнегреческих философов Фалеса, Анаксимандра, Эпикура; отрывком из поэмы «О природе вещей» Лукреция: «Весь этот видимый мир вовсе не единственный в природе, и мы должны верить, что в других областях пространства имеются другие земли, и другие люди, и другие животные». Он напоминал об учении Птоломея и о мрачных столетиях господства христианской религии: Земля — центр Вселенной. Потом «атомная бомба» поляка Николая Коперника, взорвавшая Птоломееву систему; первые телескопические наблюдения Галилея; планеты похожи на Землю. Джордано Бруно. «Имеются бесчисленные солнца… Бесчисленные земли… На этих мирах существуют живые существа…» Величайшее преступление церкви: судом святейшей инквизиции Джордано Бруно признан еретиком и сожжен заживо. Но вот — капитуляция религии: она признает множественность разумных миров, она приспосабливается к новому мировоззрению… Ломоносов, Кант, Лаплас, Вольтер, Циолковский, Эйнштейн, Лангер, Ма Цзи, Тарханов…
Мадия закрыла глаза. Мысли снова и снова возвращались к эпохам, событиям, датам, фамилиям. Как долго и трудно шло человечество к пониманию простой, в сущности, истины, что Вселенная бесконечна — бесконечны и разумные миры! Поднявшись в космос, люди поняли еще одну простую истину: что им принадлежит не Земля, не Солнечная система, а бесконечный звездный мир.
В памяти Мадии возникали картины далекого прошлого. Индусы в белых одеждах, приносящие жертву божествам и поющие гимны из Ригведы… Площадь цветов в Риме. Толпы людей. Кольцо из черных одеяний инквизиторов вокруг костра. Черный столб дыма над костром. Человек, привязанный к столбу. Пламя жадно лижет его тело. Человек тихо стонет. Глаза смотрят в высокое. синее небо. Бруно… Городок в старой России. Молчание и тишина на улицах под жарким июльским солнцем. Город, застывший и тихо стареющий. На многих домах пожелтевшие от времени объявления: «Сей дом продается». На колокольнях церквей часы отмечают четверти, некоторые — минуты. Тихо умирает городок, и над ним — каждую минуту — тихий стон колокола. Еще минута прожита… На тишину, на город, на церкви наплывает худое, энергичное лицо в русской косоворотке. Константин Циолковский. В руках — объемистая тетрадь в клеенчатой обложке. Крупно: «Исследование мировых пространств реактивными приборами».
Ученый смотрит в звездное небо. Мадия видит Млечный Путь, «чечевицу», как называли студенты нашу Галактику. Сверху она похожа на спираль, а сбоку — на веретено. В центре белые точки, прижатые одна к другой. Циолковский показывает рукой на это звездное скопление. И летит туда звездолет…
Мысли Мадии бегут, как поток воды в горах; поток, который несется через долины и равнины, увлекая властным течением мелкие ручьи. Книга Чарлза увлекает властно, как поток. Вселенная. Звезды. Чужие солнца. Планеты. Еще галактики, еще туманности. И нет им конца, и нет там жизни…
«Выдающиеся ученые прошлых времен, — писал Эллиот, — заложили фундамент, на котором покоится современная наука о происхождении миров. Мы, потомки, благодарны им за великие деяния, за подвиг. Их имена вечно живут в наших сердцах, сердцах внуков, правнуков… Это они, наши великие предки, открыли последующим поколениям дорогу в звездный мир. Изумляет глубина научного предвидения ученых минувших времен. И это при столь мизерном количестве знаний о Вселенной. Априорные утверждения наших предков о множественности обитаемых миров мы приняли как аксиому. Она, как эстафета, передается из поколения в поколение. С детства мы знаем, что дважды два четыре, что скорость света постоянна, что энергия покоя равна массе на квадрат скорости света, и Земля — не единственная носительница разумной жизни во Вселенной.
В середине двадцатого века человек вышел в космос. За пять последующих веков Мы поднялись на великие вершины жизни. Человек, изучив планеты Солнечной системы, полегел за ее пределы. Фантасты были посрамлены — ни на Марсе, ни на Венере не удалось обнаружить разумную жизнь».
Эллиот не обошел молчанием и таинственный «Шар Тарханова», переданный в Музей космонавтики погибшим академиком звездолетчиком Тархановым.
«Кто может доказать, — писал далее Эллнот, — что шар прибыл из космоса, если на нем — изображение нормального человеческого тела? Если допустить множественность миров, то следует допустить и многообразие форм жизни. На других планетах невозможно повторение эволюционного пути, приведшего к происхождению человека. «Шар Тарханова», созданный неизвестно для какой цели, — дело рук землян.»
