Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга
Не буду вдаваться в детали, достаточно сказать, что Дэвид нашел способ выполнять все положенные предписания и относительно секса — но так, чтобы не свихнуться, как случалось со многими его одноклассниками. Добавлю одно: по слухам, от Дэвида забеременела молодая девица. Несчастный случай — вещь весьма обычная в те времена, но неизвестная сегодня! Тогда же — поверь мне! — это была настоящая катастрофа.
Почему? Поверь на слово — иначе придется объяснять до бесконечности, и ни один цивилизованный человек этого не поймет. Кадетам запрещалось жениться, а молодой женщине в подобном положении необходимо было выйти замуж… прочие способы исправления подобных несчастий в те времена были практически недостижимыми и весьма опасными для нее.
Способ, которым Дэвид решил проблему, иллюстрирует весь его подход к жизни. Всегда следует выбирать из двух зол меньшее и бестрепетно принять его. Он женился.
Не знаю, как он ухитрился сделать это и не попасться. Однако могу представить себе известное количество способов — простых и надежных — или же сложных, а потому чреватых неудачей; полагаю, что Дэвид выбрал один из простейших.
И ситуация из невозможной сразу сделалась терпимой. Отец девушки из врага, готового отправиться к коменданту училища и поведать ему всю историю, в результате чего Дэвид мог вылететь из школы за несколько месяцев до окончания, превратился в союзника и партнера, озабоченного тем, чтобы сохранить женитьбу в тайне и дать зятю возможность завершить образование и взять на себя ответственность за непутевую дочь.
Дэвид получил и дополнительную выгоду — у него отпала необходимость заниматься излюбленным спортом. Увольнения он проводил в кругу семьи, в обстановке идеального чаперонажа[15] домашних.
Что же касается учебных занятий Дэвида, нетрудно предположить, что молодой человек, способный за шесть недель бесконтрольного чтения усвоить науки, изучаемые в школе четыре года, легко может стать первым учеником.
Однако за первое место ведется настоящая борьба, и, что хуже — подобное достижение делает кадета подозрительным для остальных. Дэвид понял это, будучи еще свежеотловленным плебеем. «Мистер, ты мудрец или нет? — в академическом смысле, конечно…» Вопрос этот относился к числу каверзных, и ни «да» ни «нет» не спасали.
Но второе или десятое место были практически ничем не хуже первого. Дэвид сумел подметить кое-что еще. Четвертый год обучения стоил четырех первых, предпоследний, третий — трех и так далее… Иными словами, успеваемость плебея не слишком влияла на итоговую оценку, составляя лишь десятую долю успеха.
Дэвид решил не высовываться — решение разумное, когда по тебе палят.
Первую половину плебейского года он завершил, будучи где-то посередине списка успеваемости, — положение безопасное, почтенное, не вселяющее подозрений. А закончив весь плебейский год, оказался в верхней его четверти — к тому времени первые ученики думали уже только о выпуске и не обратили на него внимания. Еще через год он переместился в число первых десяти процентов, на третий — поднялся вверх еще на несколько мест, а в последний год, самый важный, взялся за учебу засучив рукава, и в итоге закончил школу шестым — фактически, правда, вторым, поскольку двое из опередивших его решили оставить командирскую профессию и сделаться специалистами, один испортил зрение усердными занятиями и не получил диплома, еще один ушел в отставку сразу же после окончания школы.
Но продуманное изменение успеваемости не свидетельствует об истинном даровании Дэвида — его лености. В конце концов, сидеть и читать было его вторым любимым занятием, и любое дело, требующее великолепной памяти и логики, давалось ему без труда.
Во время учений на море, которыми начинался последний год обучения Дэвида, группа его одноклассников заспорила о том, на какой чин каждый может рассчитывать. К тому времени все прекрасно представляли, кому быть офицером. Командовать кадетами суждено Джейку — если только он не свалится за борт. А кто получит его батальон? Стив? Или Вонючка?
Кто-то предположил, что кандидатом может оказаться Дэйв.
Он слушал и помалкивал, как подобает тому, кто решил не высовываться. Айра, это едва ли не третий способ лгать — во всяком случае молчать много проще, чем говорить и ничего не сказать. К тому же молчаливый приобретает репутацию мудреца. Сам я к ней никогда не стремился: говорить — это второе из трех истинных удовольствий нашей жизни, только слово отделяет нас от обезьяны. Впрочем, разница невелика.
Но тут Дэвид нарушил — как будто бы — свою привычную сдержанность. «Нет, — сказал он, — я буду полковым адъютантом. Хочу, чтобы меня замечали девушки».
Быть может, его слова никто не принял всерьез — полковой адъютант ниже батальонного командира. Но их, безусловно, передадут определяющим должности офицерам, и Дэвид знал, скорее всего это сделает назначенный от кадетов командир полка.
Не важно, как это вышло, но Дэвида назначили полковым адъютантом.
В военных частях того времени полковой адъютант был на виду — один — и гостящие на маневрах дамы не могли не заметить его. Однако вряд ли это входило в планы Дэвида.
Полковой адъютант имел дело с подразделениями не меньше полка. Он ходил из класса в класс, сам не маршировал и не распоряжался маршем. Прочие первые ученики командовали каким-нибудь подразделением — отделением, взводом, ротой, батальоном, полком; полковой адъютант был избавлен от подобной обузы и исполнял одно административное поручение: хранил список вахт самых старших кадетов-офицеров. Однако сам в этом списке не значился, а являлся внештатным заместителем на случай болезни кого-нибудь из них.
Такова радость лентяев. Кадеты-офицеры народ здоровый, и шансы на то, что кто-то достаточно серьезно заболеет, практически равны нулю.
Три года герой наш отстаивал свою вахту каждый десятый день. Дежурства от него особых усилий не требовали, однако приходилось вставать на полчаса раньше или ложиться на столько же позже, да еще подолгу стоять, так что уставали ноги, — что шло вразрез с нежной заботой Дэйва о собственном покое.
Но в последний год на долю Дэвида выпало только три вахты, да и те он «стоял» сидя, как «младший офицер караула».
Наконец настал долгожданный день. Учеба была закончена. Дэвид получил документы, а потом направился в церковь, где еще раз сочетался браком с собственной женой. Живот ее оказался чуть более округлым, чем следовало бы, но в те времена подобные вещи нередко случались с невестами, и когда молодая пара вступала в брак, обо всем преспокойно забывали. Все знали — хотя и редко упоминали об этом, — что ретивая молодая невеста вполне способна за семь месяцев управиться с тем делом, на которое у коровы — как и у герцогини — уходит девять.
Итак, Дэйв благополучно миновал все рифы и мели и мог уже не опасаться возвращения к своему мулу и «честному труду».
Но в жизни младшего офицера на военном корабле оказались свои недостатки. Было в ней кое-что неплохое — слуги, удобная постель, непыльная работа. И в два раза больше денег. Но ему все равно нужно было больше — жена ведь; к тому же корабль его слишком часто болтался в море, тем самым лишая Дэйва законной компенсации за все неудобства, сопутствующие женитьбе. Но что хуже всего — приходилось выстаивать вахты но короткому списку, который означал четырехчасовое дежурство каждую вторую ночь. Он не высыпался, ноги его гудели.
Поэтому Дэвид пошел учиться на аэронавта. Флотское начальство только что решило завести свои воздушные силы, а потому старалось заграбастать все, что можно — лишь бы не попало в чужие руки, а именно армии. Но армия успела подсуетиться, флот отставал, а потому нуждался в волонтерах.
Дэвида быстро списали на берег, чтобы проверить, обладает ли он данными, необходимыми аэронавту.
Их было в избытке! Помимо умственных и физических качеств, он обладал высшей степенью мотивации: новая работа была сидячей — при учебе и во время полетов ночные вахты, само собой, отменялись, кроме того он спал в собственной постели и получал полтора оклада; к тому же полеты считались делом опасным, а потому оплачивались повыше.
Надо бы кое-что рассказать об этих аэропланах, поскольку они ничем не напоминают те тяжелые машины, к которым ты привык. Чем-то они действительно были опасны. Дышать тоже опасно. А ездить в наземных экипажах тех лет было еще опаснее, а уж сколько бед поджидало пешехода… Обычно все авиакатастрофы, вне зависимости от тяжести их последствий, являлись следствием ошибок пилота — Дэвид не позволял себе подобных ошибок. Он хотел стать не самым отчаянным пилотом в небе — а самым опытным.
Аэропланы эти на взгляд были совершенно нелепыми, разве что в детском конструкторе можно найти нечто похожее. Их и звали-то этажерками. У них было по два крыла — верхнее и нижнее, а аэронавт сидел между ними. От ветра его защищал небольшой прозрачный козырек — не удивляйся, они летали очень медленно, подгоняемые воздушным винтом.
