Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен
– Вы правы, магистр, – Легат надолго задумывается; Игорь, как ни странно, не торопит его, ждет, и наконец Легат кивает. – Незаменимых нет. Вместо меня может прийти другой; и идущий следом за мной способен оказаться сильнее меня. Вы совершенно правы.
Другой?
Слово кажется знакомым.
Другой!
Али… Алика… Не дайте… убить… Иначе… другой… Дьявол…
Мы еще встретимся, старший следователь Гизело! Встретимся – но уже не здесь. Моецарство скоро будет всюду!
Вот что имел в виду Ворон! Если Легат слаб, его сменит Другой. Бородатый самозванец, у которого нет атрофии воли. Который силен и опытен, у которого есть автомат и нет дивана, под чьим днищем можно отсидеться; Другой, которому не страшна кровь.
Легат молчит.
Маг уже не улыбается, рука – за отворотом куртки.
– Погодите! – я бросаюсь вперед, боясь опоздать, не успеть. – Игорь! Я сама с ним поговорю! Сама!
Маг поджимает яркие губы; отходит чуть в сторону. Рука по-прежнему – за отворотом.
– Олег Авраамович! Я…
Слов нет. О чем сказать? О разорванном небе над головой? О том, что пули плещутся в пыли, слетая с колоколенок?!
– Я хочу вам сказать спасибо, Алик. Я знаю – это вы спасли меня! Если бы не вы… Иероним Павлович сказал мне…
В пустых глазах рождается удивление.
– Нет… это не я. Не совсем я. Я просто писал книгу. Так сложилось…
– Хорошо, – киваю я. – Так сложилось. Все равно – спасибо. От меня – и от Эми. Мне сейчас нельзя умирать, Алик!
– Эми… – глухо произносит он, словно вспоминая. – Я должен был вам что-то сказать, Эра Игнатьевна… что-то важное… О моей книге. Я хотел написать о том, что с вашей дочерью все будет хорошо, и ребенок… я только не помню, чем все закончилось… я не помню!..
Кажется, один из нас сошел с ума. При чем тут его дурацкая писанина? И какой ребенок? Чей?
– Хотел написать… вспомнил! Пашка не сумеет защитить его. И я тоже не смогу, особенно если… мертвый. Его будут искать. Очень искать. Он – ребенок Пашки, они будут искать его…
Ребенок Пашки.
Ребенок Пол-у-Бога…
Только ты приезжай, мама! Пожалуйста, приезжай! Мне надо сказать тебе. Сказать важное… Приезжай, пожалуйста!
Приеду, дочка! Скоро, очень скоро! И пусть только кто-то попробует обидеть тебя! Вот только пусть попробует…
– Вам лучше поехать с нами, Алик! Здесь решаю не я и не вы. И даже не Игорь… не магистр.
Он молчит, в глазах тает пустота, плывет серыми, бесплотными волнами океана, где в бездне зарождается невозможная жизнь.
– Нет… Моя книга… моя. Я должен… должен сам…
Время тянется, Легат молчит, рука сжимает листки распечатки.
Чьи-то шаги совсем рядом. Удивленный вскрик:
– Ой, мамочки! Да чего ж это?
Объясняться с гражданкой Бах-Целевской нет времени. Потом поймет – если постарается.
Белая от ужаса физиономия показывается в проломе забора, исчезает.
– Ой, убивают! Ой, люди добрые!
Неужто сообразила?!
– Бесполезно, Ст-трела! – в голосе Мага слышится нетерпение. – Ну его к б-бесу, дурака! Нам п-пора!
И я понимаю: бесполезно. Игорь вслух назвал меня агентурной кличкой, значит, Алик для него – уже труп. Нелепый труп в тапочках, с распечаткой в потной руке. Сейчас мы сядем в вертолет… Мы сядем в вертолет, мы улетим на маленький остров, где живет ушастый идол…
Поворачиваюсь.
Черный ствол смотрит мне прямо в грудь.
– От-тойди, Ирина!
…Иначе… другой… Дьявол…
…Моецарство…
– Оставь его, Девятый! – я бросаюсь вперед, но холодный зрачок пистолета заставляет отшатнуться. – Его нельзя убивать! Нельзя! Помнишь, Молитвин говорил? Вместо него придет Другой! Его нельзя…
Над черным зрачком – серые глаза. Волк готов к прыжку.
– Отойди, Ирина! П-пожалуйста!
– Нет!
Черный зрачок резко движется вправо. Кидаюсь вслед, понимая: не успеть…
Хлопок.
Еще один.
Тихие, еле слышные.
Почему земля…
– Стрела! Р-ради Бога! Стрела!
Надо мной склоняется Игорь, в серых глазах – ужас.
– Ирина! Господи, Ирина!..
А я так и не поняла – просто не успела… Вот они, пташечки! Взяли – да нашли…
Как просто…
– Ирина! Ирина! Т-ты, гад, это из-за тебя!.. Сволочь, п-подонок!
Легат не двигается. Рука держит взлохмаченную кипу листков. На лице – прежнее равнодушие, хотя по животу расползается красное пятно. Игорь все-таки не промахнулся! Сейчас будет контрольный – в голову. Как глупо умирать из-за такого!
Рука лезет в карман. Предохранитель…
– Г-гад! Сволочь!
– Не надо, Девятый! – шепчу я одними губами. – Пожалуйста! Игорь, не надо!
Маг вскидывает пистолет.
Хлопок.
Едва ли громче предыдущих.
Я опускаю браунинг.
Все…
Глаза смотрят в небо. Золотая трещина прямо над головой. Рядом – какая-то возня, стоны. Далекий вопль – уж не гражданка ли Бах-Целевская голосит?
Надо приподняться, надо…
Рука Игоря сжимает пистолет. Маг лежит ничком, и ничем ему уже не поможешь.
Алик-алкаш, Легат в стоптанных тапочках…
Его нет, только кровавое пятно на снегу. Рядом – листок бумаги, большие черные буквы тараканами кишат в заголовке.
Всматриваюсь. Знакомое слово!
Легаты…
Что?!
Легаты Печатей. Автобиография? Вряд ли. Название перечеркнуто, поверх тянется неровная строчка, отдаленно похожая на трещину в небе – от руки. Строчка тоже знакомая:
НАМ ЗДЕСЬ ЖИТЬ
Алкаш-писатель ошибся. Жить здесь придется другим. Не мне. Не Игорю-Девятому. И не господину Залесскому. Кстати, а где он сам?!
Приподнимаюсь на локте.
Кровь на снегу! След!
Повернуться…
Господи, как больно!
Повернуться!
Вот он!
Догорающий костерок – все, что осталось от разнесенного взрывом сарая. Алик лежит на снегу, окровавленная рука с кипой листков тянется к огню. Веселые язычки начинают плясать по краям, бумага чернеет. Сдавленный стон. Алик чуть поднимает голову, с трудом сует в огонь всю пачку; вместе с рукой – по локоть. Медленно, словно нехотя, бумага начинает становиться пеплом.
