Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен
Культяпки неприятно шевелились, словно жили своей, отдельной от парня жизнью.
– Эй, шел бы ты отсюда! – даже пилоту-флегматику стало не по себе.
Его напарник судорожно лапал кобуру, матерясь вполголоса: пружинный зажим вдруг вздумал упрямиться.
Парень подошел, остановился в двух шагах и принялся равнодушно рассматривать пилотов, как экспонаты в музее восковых фигур мадам Тюссо.
В глазах гостя мертво плескались холодные океанские волны.
– Тебе сказали – убирайся! – голос пилота мимо воли дал трещину.
Его напарник все никак не мог справиться с кобурой.
– Я опоздал. Почти, – без всякого выражения сообщил парень с легким акцентом. – Жаль. Осталось закончить.
Выстрелить не успел ни один… а вокруг уже смыкался душный аквариум Выворотки, где снулыми рыбами в июньской духоте и тополином пуху, в мартовской оттепели и ноябрьской слякоти, в нелепом времени вечно високосного года плавали бывшие люди, сгустки оборванных стремлений, беззвучные обитатели той стороны, и дела им не было до двух исходящих криком тел… новеньких.
V. Agnus DeiВертолет действительно оказался на месте – тупорылый, темный, отдаленно похожий на стрекозу-мутанта. Дверца открыта, рядом, на земле – брошенный пистолет.
От второй стрекозы остались только черные клочья посреди маленького пылающего озера. Горящий бензин плеснул на невысокий кирпичный забор, выжег остатки снега. Веселые язычки уже лизали доски разрушенного сарая.
Вот, значит, что это было за ба-бах!
Я оглянулась. Пустырь, чуть дальше – зияющие мертвыми глазницами окон старые пятиэтажки. Кирпичный забор, в нем, в закутке между кочегаркой и гаражом – проход, проломленный обитателями еще в незапамятные времена. За проломом – знакомый двор. А вот и подъезд – тоже знакомый. Только прежде я заходила в него с улицы.
– Г-гляди! – Игорь кивнул на что-то, лежавшее в луже бензина.
Я посмотрела – и почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Странно, я еще могла испытывать какие-то чувства.
…Рука. Человеческая рука, отрезанная… отпиленная… Нет, отгрызенная! Следы клыков… Клыков?! Не бывает таких клыков! Акулы в бензине не плавают!
– Господи…
Я прикрыла глаза. Почему сразу подумалось об акулах?!
Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!
Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка!..
Холодные, неживые глаза Пол-у-Бога.
Взгляд-цунами…
– Там д-дальше – еще. Не смотри, н-не надо.
Рукоять браунинга стала потной. Вот тебе и литератор!
– Я п-первый. Ты – за мной. Ч-черт, неужели в-все накрылись?
Я взглянула с недоумением, и Маг поспешил пояснить:
– Мы выслали г-группу. С однозначным приказом: ликвидировать т-только в случае полной невозможности вывоза. Я д-думал, пятерых хватит… трех чистильщиков и д-двух местных… внедренных, как и ты.
Как и я.
Выходит, не хватило.
* * *Возле подъезда, на грязном асфальте двора – женщина. Ратиновое пальто, вязаная шапочка. Тело изломано, в последней судороге мучительно тянется вперед, к луже, отсвечивающей праздником заката. Не надо быть литератором, чтобы отчетливо представить: вот женщина в пальто на одних руках ползет по замызганному кафелю подъезда, волоча за собой отнявшиеся ноги, мертвую, бессмысленную, ненужную тяжесть… здесь обошлось без акул – перелом позвоночника.
Эта – накрылась.
Как, наверное, накрылась бы и я, отдай мне Девятый приказ об участии Стрелы в ликвидации смешного алкаша-Алика.
Впрочем, Стрела накрылась раньше.
Дверь подъезда – старая, давно не крашеная. Мокрый грязный снег хрипло взвизгивает под ногами.
Игорь молча подносит палец к губам. Его пистолет наготове, ждет верной собакой, способной рявкнуть в любую секунду по приказу хозяина. Прижимаюсь к шершавой влажной стене, прислушиваюсь.
В подъезде тихо. Могильный склеп, не подъезд.
Значит, и там – накрылись.
Дверь скрипит: мерзко, еле слышно. Маг сглатывает, левой рукой зачем-то проводит по волосам; ныряет в черную сырость.
Секунда.
Две.
– З-заходи!
Под ногами кровь – как в тот день, когда шаман Ерпалыч тихим словом смирял кентов. Знакомый, отвратительный запах…
Испуганно щелкает выключатель. Равнодушие желтого света, исходящего от лампочки под потолком…
– Оп-поздали!
Игорь кивает на открытую дверь парадного хода – мимо подвала, на улицу, где он когда-то любовался китоврасами. Но я смотрю не туда. Там пусто, тихо, а вот здесь…
Здесь тоже тихо; но не пусто.
Я не ошиблась – все как в тот раз. Или почти – все.
Старший сержант Петров плашмя лежит на ступеньках, сжимая в руке свой нелепый палаш. Второй рукой Петров, невозможно, по-змеиному выгнувшись, дотягивается до автомата. На палаше засыхает бурая ржавчина, на лице упрямого Ричарда Родионовича – тоже кровь, кровью намок казенный полушубок, один погон почти сорван, висит на нитке.
Плохо соображая, что я делаю, перебираюсь через завал из тел.
Касаюсь запястья.
Все.
Позади, на площадке первого пролета…
Сразу и не разобрать, что там. Узнаю только буйную бороду. Мотоцикл по имени Фол опрокинут на кафельную плитку, полузавален двумя телами, чьи-то пальцы мертвой хваткой вцепились ему в горло.
Вцепились – не разжались.
Еще один в серой куртке и вязаной шапочке (такой же, как у женщины во дворе) лежит навзничь рядом, возле руки – десантный нож с кишкодером-обушком.
Еще кто-то… светлый плащ, на левом лацкане – бурое пятно, словно орден Кровавой Звезды.
– Ушел, г-гад! – сероглазый Волк кивает на противоположный выход. – Ч-черт, пожадничал, надо было взвод к-кинуть…
– Но почему Залесский? – не выдерживаю я. – Игорь! Ведь он просто алкаш!
Маг по имени Истр злобно усмехается, качает головой.
– Просто алкаш, Стрела?! Просто алкаш?! В том-то и беда, что все Легаты поначалу – просто! Жаль, не успели!
Легаты? Но кто бы мог подумать, что этот мямля в тапочках!..
Мямля в тапочках сумел узнать об Эми, не выходя из своей квартиры; и диктофон кричал чайками над океаном, и стрим-айлендцы говорили по-русски.
Мямля в тапочках просил за меня Ворона, или что он там делал за меня, этот мямля, – и Ворон сотворил чудо.
