Сергей Лукьяненко - Джамп (Сборник)
Да что же я делаю, парашюта у меня все равно нет!
«Я не гарантирую восстановление твоего тела», — шепнул куалькуа.
Заснеженная поверхность надвигалась так быстро, словно я падал с дополнительным ускорением. Возможно, так оно и было. Неплохо для реального десанта… но как Геометры гасят энергию падения? Двигатели? Парашюты? Крыло? Моральная стойкость?
Сами собой вспомнились все реальные и нереальные байки, ходившие среди пилотов. Летчик, упавший на снежный склон, летчик, упавший на вспаханное поле, летчик упавший в стог сена…
Родина надвигалась. Ее гостеприимство обещало быть коротким, но энергичным.
Страх прошел. Разом. Дрогнул, растворился в бескрайнем небе.
Я уже падал. Так… именно так… Пристегнутый к креслу, беспомощный… потерявший сознание от холода и удушья. И снежная целина подо мной была так же рада встрече, как сейчас — Родина Геометров.
Мне не страшно.
Я уже умирал.
И знаю, как жарко любит родная земля.
…Кресло вздулось, набухло упругим шаром, закутывая меня с головой. Удар — но легкий, едва ощутимый. И сразу же свет. Мягкая оболочка исчезла, лопнула. Я упал лицом в снег. В воздухе кружились, оседая, крошечные клочки.
Это что же — обычный надувной амортизатор, при падении с двухкилометровой высоты? Нет, конечно. Невозможно. Помогло бы не больше, чем гидравлический затвор героям Жюля Верна, отправившимся из пушки на Луну. А кресло ухитрилось поглотить всю энергию падения… Какие-то поля. Амортизационный кокон.
Немного заложило уши. А так — ничего. Легкий, даже приятный морозец, чистое небо… Я встал, стряхнул с головы обрывок тонкой невесомой ткани. Сказал — голос донесся из невообразимой дали:
— В сорочке родился.
До интерната оставалось километра два. Я попытался представить, могли или нет заметить мое падение?
Весьма вероятно. Если, конечно, в падении я не был невидим. Если эта процедура предназначена для скрытого проникновения на чужые планеты — то вполне вероятно.
Устилавшие снег обрывки тем временем исчезали. Да, зарывать парашюты не придется.
Будем прятаться сами. Можно добраться до транспортной кабины и попробовать вторично угнать скаут…
Или — ну его к черту? Размахнуться, вышвырнуть Зерно… а может быть, — бережно зарыть его на невообразимом Поле Чудес. И идти сдаваться.
Зерно пылало в ладони. Я торопливо прикрыл его. Негромко сказал:
— Крекс, фекс, пекс… Тебя зарыть?
Огненный кусочек Тени молчал. Он не привык отвечать. И Ник Ример тоже затаился.
— Ты ведь нам нужно, — сказал я. — Ну пойми.… И ты, Ник… вы-то живете, и вас голыми руками не взять. А Землю никто не защитит. Кроме меня — никто.
Они молчали — потому что боги не снисходят до людей, а мертвым очень трудно спорить с живыми.
Высоко в небе родился — и ушел за горизонт звук. За моим кораблем спешила погоня.
— Будем считать знаком… — сказал я. — Будем считать разрешением… Куалькуа, я смогу пролежать под снегом до темноты? Обеспечишь тепло?
«Да».
Коротко и по-деловому. Я окинул подозрительным взглядом снег. Уже никаких следов, кроме вмятины под ногами, где спасший меня амортизационный кокон коснулся земли. Опустившись на колени, я стал зарываться в сухой, рассыпчатый снег. Глубже… до самой земли. Не знаю, как это выглядело со стороны, но все лучше, чем торчать на чистой белизне.
Куалькуа не подвел. Холода я и впрямь не чувствовал. Только стучало сердце — так, что, пожалуй, не уснешь, и кожа горела. Симбионт не стал отращивать на мне шерсть, чего я втайне опасался, а просто увеличил кровоток. Ну и, похоже, усилил выделение тепла. Вот она, лучшая диета, лежать в снегу. К вечеру сожгу килограмма три собственной плоти…
Так, зарывшись в снег, я и стал ждать.
Временами я все же задремывал, проваливался в сумбурные, беспокойные видения. В них меня заставляли куда-то идти и что-то делать. Мир был искаженным, замкнутым, похожим на цепь холодных, низких пещер. Я бродил по ним, не находя выхода, мучаясь от собственного бессилия, а время — скупо отведенное мне время, истекало. Потом я просыпался, шевелился в подтаявшей снежной пещерке, поднимал лицо с ладоней. Одна ладонь пульсировала алым, Зерно светило сквозь кожу. Я выглядывал из снега, чувствуя себя страусом, надежно зарывшим голову в песок.
Но вокруг никого не было. Здание интерната казалось безжизненным. А почему бы и нет, кстати? После случившегося, когда обнаружили смерть Наставника Пера — вполне могли всех эвакуировать. То-то будет радости — наткнуться на следственную группу из суровых регрессоров…
Я вновь нырял в снег и пытался уснуть. День тянулся нестерпимо медленно. Наверное, скаут уже сбили. Удастся ли Геометром дознаться, что в кабине не было пилота? Не станут ли они прочесывать всю трассу полета, они же знают о возможности «десантирования»? Столько вопросов, и никаких ответов. Я говорил сам с собой, звал Ника Римера, прячущегося в моей душе, задавал куалькуа бесцельные вопросы. Но от себя я не мог услышать ничего нового, Ример молчал, а куалькуа отделывался односложными ответами, словно и его что-то терзало. Иногда мне казалось, что все произошедшее, Маша и Данилов, оказавшиеся сотрудниками ФСБ, Тень, объединившая полмиллиона планет, дед, умерший и получивший новое, молодое тело — это все сон. Болезненный бред… а на самом деле я бежал из концлагеря Геометров и теперь замерзаю в снегах. Может быть, и Петра Хрумова никакого нет и не было, а я — сумасшедший регрессор Ник Ример, поднявший руку на своего Наставника и наказанный по заслугам…
Тогда я открывал глаза и смотрел на огненное Зерно. Оно было реальным, реальнее заледеневшей снежной корки вокруг меня, реальнее красной от прилива крови ладони, на которой лежало. Зерно — вот главное, а я… а я лишь ходячий придаток, что принес его в этот мир.
А потом все-таки пришло мгновение, когда я вынырнул из снега и увидел, что багровый диск Матушки заползает за горизонт. Солнце тоже было Зерном, могучим и безучастным, и оно тоже разгоняло обморочный морок.
— Отпусти меня, Ример… — попросил я. — Отпусти меня, Тень… отпустите меня…
Мне хотелось заплакать. Я не знал, должен ли делать то, чего хотел Ример, и даже не понимал, хочет ли он еще этого. Не зря же исчез. О чем бы он ни мечтал, какие бы стихи ни сочинял в одиночестве, но он — плоть от плоти этого мира. Он был вправе отдать ему Врата. Он был вправе вернуть их мне. Только Ример мог решить, чья родина войдет в Тень.
Пускай все кончится быстрее. Как угодно, но быстрее. Может быть, я так же свободен, как корабли Геометров. Такая же марионетка, как мальчик Дари. Так же счастлив, как Ник Ример. Пусть все кончится.
