Владимир Ильин - Зимой змеи спят
Всё было напрасно. Будущее закрылось для них, и, как выяснилось, навсегда.
Это был еще не окончательный крах. За несколько лет усиленной эксплуатации Туннеля Ассоциации удалось накопить целые залежи уникальной информации о будущем. Некоторые крупицы этого знания принадлежали к числу непреходящих ценностей, и Мадин только теперь понял, почему покойный Тополь Артемьевич всегда стремился в первую очередь заполучить информацию о научных открытиях или о каких-нибудь изобретениях. Видимо, старый лис опасался, что в любой момент канала связи с будущим можно лишиться, а раз так — то надо хапать быстрее то, что можно использовать независимо от любых изменений в мире… Мадин же нацеливал своих агентов на сбор сведений о событиях, и теперь оказалось, что информация подобного рода обречена стать мертвым грузом. Да, конечно, очень выгодно и важно знать, что произойдет в каждый день предстоящих пятидесяти лет, но после утраты Трансгрессора очень быстро выяснилось, что отныне эту информацию никоим образом нельзя использовать. По той простой причине, что любая попытка как-то применить на практике знание будущего приводила к изменению настоящего, и, постепенно накапливаясь, эти изменения перечеркивали то, что должно было случиться в мире, и информация вскоре все больше начинала превращаться из программы в крайне зыбкий и ненадежный прогноз, мало чем отличавшийся от тех, которые высказывали наперебой астрологи или излагали в пухлых трактатах ученые-футурологи… Так оно и произошло. Примерно год Ассоциация еще держалась на плаву за счет былого авторитета и осторожного манипулирования имевшимися запасами информации, но потом запасы исчерпались, а заказчики стали постепенно отворачиваться, когда изменения пошли лавинообразным потоком, и сведения о будущем превратились в груду бесполезной шелухи, годящейся разве что для написания фантастических романов о том, как бы всё в мире могло быть…
Вот тогда и наступил окончательный крах. Люди, которым нечем стало платить, стали разбегаться, и Мадин не собирался никого удерживать. Теперь было бы нелепо убивать кого-то ради сохранения секретности Ассоциации, потому что убить пришлось бы слишком многих… Поэтому и ему пришлось срочно сворачивать всю деятельность, распродавать с молотка остатки былой роскоши, чтобы хоть как-то расплатиться с долгами за аренду земли и помещений, а потом выправлять себе фиктивные документы, бежать из столицы в одну из близлежащих областей и, вспомнив педагогическое образование, полученное еще в далекой юности, устраиваться в один из интернатов для «трудных детей» — сначала заведующим учебной частью, а затем и директором, когда предшественника хватил в одночасье ночной инфаркт…
Здесь было спокойно. Интернат располагался на окраине небольшого городка, и мало кто интересовался прошлым его нового директора. А детей Мадин искренне любил и жалел. Впрочем, это не мешало ему вынашивать определенные планы по их будущему использованию в своих целях…
За дверью истошно прозвенел звонок, возвещавший конец занятий. Мадин с сожалением посмотрел на часы, допечатал фразу до конца и, склонив голову к плечу, перечитал свой последний абзац:
«Никто, включая даже самых моих близких помощников, так до сих пор и не знает, в чем заключается причина внезапного исчезновения туннеля Трансгрессора.
Собственно говоря, и я был бы в неведении, если бы буквально накануне его закрытия из того времени не вернулся человек, о существовании и сути задания которого знал только я. Это был тот, кого я называл Контролером. Его задачей было тайно контролировать деятельность Резидента и наиболее важных „референтов“.
Он-то и рассказал мне о том, что, убив Юлова, Георгий Ставров при поддержке со стороны Наблюдателей решил уничтожить Трансгрессор и что Резидент пытался использовать его в целях получения заветной формулы. Ситуация становилась опасной, и поэтому я буквально за несколько дней принял решение на всякий случай прекратить с Алексеем связь. Но, видимо, это не помогло. Судя по всему, переиграть Наблюдателей и Ставрова Алексею так и не удалось…»
Дверь директорского кабинета без стука распахнулась, и в щель просунулась растрепанная мальчишеская голова. Она осведомилась:
— Виктор Петрович, а мы с вами сегодня опытами заниматься будем? А то ребята меня зовут поиграть в прятки после обеда…
— А тебе что дороже, Яша: наука или игры? — строго осведомился Мадин, щелкая кнопкой выключения компьютера и поднимаясь из-за стола.
Взъерошенный невежа вздохнул:
— Конечно, наука, — уныло сказал он.
— Ну, и молодец! — похвалил его Мадин. — Значит, через полчаса я жду тебя в лаборатории… А сейчас — марш обедать! И кстати, воспитанные люди стучат в дверь, понятно?..
«Лаборатория» Мадина располагалась в подвале, в бывшем чулане, где когда хранились щетки, метлы и прочий нехитрый инвентарь. Теперь здесь стоял под чехлом психотрон — один из тех, которые когда-то состояли на вооружении Ассоциации. В Интернате состояло около сотни детей всех возрастов, и больше половины из них поддавалась программированию. Конечно, пятьдесят человек было слишком мало для решения такой задачи, но другого выхода Мадин не видел…
В ожидании Яши он снял с прибора чехол и включил аппарат в сеть. Психотрон кровожадно заурчал, как голодный пес.
Когда в дверь благовоспитанно постучали, всё было готово к «опытам».
— Заходи, Яша, заходи, — сказал Мадин владельцу взъерошенной головы. — Садись в кресло.
Мальчишка поежился:
— Виктор Петрович, а больно не будет?
— Ну что ты каждый раз меня об одном и том же спрашиваешь? — с досадой воскликнул Мадин. — Мы же с тобой не первый раз этим занимаемся!.. Что, в прошлый раз тебе больно было?
— Не-ет, — неуверенно протянул Яша.
— А вообще когда-нибудь в этом кресле было больно?
— Нет! — быстро сказал Яша.
— А что ж ты?..
— Да кресло у вас очень страшное! — признался Яша. — Мне в том году зуб в таком дергали…
— Ну, ну, не выдумывай! — строго сказал Мадин. — Тоже мне, фантазер-сочинитель!.. Садись быстрее, а то я еще не обедал. Так… Надевай шлем на голову… представь, что ты танкист и сейчас помчишься в танке. — Эта нехитрая ложь иногда действовала на семилетнего Яшу. — Готов?
— Готов, — отозвался Яша, утонув с ногами в глубине кресла.
— Тогда повторяй за мной, — сказал Мадин, переводя психотрон в режим «Релаксация». — «Я спокоен… Я совершенно спокоен… Я дышу легко и свободно…Мое сердце бьется спокойно и ровно…»
Когда дыхание мальчика стало размеренным и глубоким, а тело — податливым и гибким, Мадин переключился в режим внушения и стал диктовать заранее заготовленный текст:
