Владимир Михайлов - …И всяческая суета
— Далось вам это слово, — с досадой сказал Бык. — У нас в уставе не говорится о воскрешении — ну, и что из этого? Мы занимаемся не воскрешением, а реставрацией, и вот это у нас записано. Что это, по-вашему: незаконный промысел?
— Реставрацией? Умерших людей?
— Вы говорите таким тоном, — заметил А.М.Бык, — словно в этом есть что-то противоправное. Но вот ведь в последнее время на государственном уровне реставрировано множество людей, весьма известных; вы скажете — реставрированы не сами люди, а их биографии, роль в истории и тому подобное. Но разве биография и роль в истории не есть сам человек? Мы просто сделали следующий шаг. Никто и никогда этого не запрещал, вы и сами знаете.
— Не запрещал, потому что никто и не пытался!
— Откуда вы знаете? Об этом не писали в газетах? А что, в газетах всегда обо всем пишут? Когда убивают — всегда пишут? А когда вы родились — об этом писали? Женились — писали? Умрете, так напишут в стенгазете, а обо мне и там не напишут, потому что мы стенгазеты не выпускаем. Так почему же должны писать, что мы, допустим, реставрировали Амелехина? Кто такой Амелехин? Лауреат? Народный артист? Член Политбюро или Президентского совета? Может быть, вы думаете, что Амелехин написал «Войну я мир», так я вас разочарую: это не он написал. И «Малую землю» тоже не он. Что Амелехин? Даже не народный депутат, хотя это сейчас и редкость. Какое же дело газетам или телевидению до того, воскрес Амелехин А.С. или нет?
— Ну, — сказал Тригорьев, — в зарубежной прессе, охочей до сенсаций…
— А вы что читаете? — с большим интересом спросил А.М.Бык. — «Нью-Йорк Таймс»? Просто «Таймс»? «Кельнишер Рундшау»? «Монд»? Хотя бы «Жэнь мин жибао»? Нет? Я их тоже не читаю, мало того — я даже радио не слушаю, мне некогда бегать по магазинам и искать батарейки. Может быть, там и пишут — если там тоже делают такие вещи. Но вы знаете — я уверен, что они этого не делают. Потому что у них еще не нашли своего Землянина. Циолковский тоже жил в Калуге, а не в Вашингтоне, дистрикт Коламбиа. Я уверен, что на этот раз мы оказались первыми, как с «Бип-бипом». Мы первые, вам ясно? А что мы от этого имеем? Сидим в подвале, и когда у нашей страны есть наконец-то новый шанс заявить свой бесспорный приоритет, к нам приходит не председатель госкомитета — не помню, как он там сегодня называется, — и не президент Академии наук, а участковый инспектор. Лично вы. Как вы думаете, можно так работать, а? И вообще, скажите, почему все наши открытия уходят за рубеж, а все закрытия остаются нам, все до единого?
— Вот если бы вы открылись при Академии наук, — наставительно проговорил Тригорьев, никак не отреагировав на политически окрашенные пассажи А.М.Быка, — оповестили о ваших открытиях ученый мир и получили научное признание…
— Ха! — сказал Бык. — И еще раз — громкое «Ха»! Куда же побежал Землянин в первую очередь со своими идеями, как вы думаете? Скажу вам по секрету: именно в Академию наук! И что ему там сказали? Что вообще это, конечно, бред собачий, не имеющий с наукой ничего общего, но если Землянин хочет сделать сообщение об этом для журнала, то его подключат к соавторскому кооперативу: две дюжины профессиональных соавторов с титулами, степенями и званиями. А ему не нужны были соавторы. Вот я — а я, к вашему сведению, не мальчик с улицы, я А.М.Бык! — не лезу в соавторы, но помогаю ему всеми силами, какие у меня есть.
— И сколько вы здесь получаете? — поинтересовался между прочим Тригорьев.
— Меньше, чем вы думаете. Но, безусловно, надеюсь на лучшее — когда мы всерьез развернемся. Думаете, Бык пошел сюда ради денег? Меня звали директором одного театра-студии, меня приглашали коммерческим директором в одно Всесоюзное объединение… Я мог бы ездить на гастроли в Штаты и иметь валюту — да, и поверьте, я не страдаю манией величия. Но я пошел сюда — почему? А знаете, почему? Потому, что мне нравится, когда оживают люди! Это вам не шашлыки по пяти рублей порция и не Рекс Стаут с лотка по тридцатке! Это — люди! И пусть я никогда не знал такого Амелехина — сейчас он мне дорог, как родной брат! И когда я вижу маму нашего Землянина…
На этом А.М.Бык прервал свой темпераментный монолог, захлопнув рот с таким звоном и шипением одновременно, какие происходят, когда закрывают сейф в солидном учреждении.
— Мама, значит, — проговорил Тригорьев нейтрально.
— Ну, мама, ну? — откликнулся А.М.Бык. — Что из этого? Почему у него нет права иметь маму?
— Ну, почему же, — сказал Тригорьев. — И что же она — тоже без паспорта живет?
— Я у нее не спрашивал, — сказал А.М. — Не в курсе.
— Нехорошо, — сказал Тригорьев. — Как же вы их так — без паспортов?
— У нас что — паспортный стол? — спросил А.М.Бык.
— Что у вас — это вы лучше знаете, — сказал Тригорьев. — А сейчас вы мне вот на что ответьте: а чувство ответственности у вас есть?
— Интересно, — сказал А.М.Бык. — А что, кто-нибудь жалуется на качество работы? Уверяю вас…
— Я не об этом. Вот вы, как вы это называете, реставрируете. А кого — вы об этом думали?
— Естественно. Людей.
— Люди-то бывают разные.
— Не перед лицом смерти.
— Вот оживили вы Амелехина. А он ведь уголовник.
— Нет, мы не уголовника оживляли. А сына и мужа. По просьбе и по заказу ближайших родственников.
— И от этого будут лишние хлопоты и вам, и нам. Потому что он ведь старыми делами заниматься станет, ручаюсь. Он же вас еще и ограбит при случае. А вот если бы вы вместо него вернули к жизни, скажем, хорошего милицейского работника…
— А разве мы отказывались? — спросил А.М.Бык. — Наверное, до сих пор просто никто не заказывал. Вот закажите — и вернем.
— Ага, — сказал Тригорьев, соображая. — И во сколько же это может обойтись?
— Ну, заранее сказать трудно — зависит от технических условий. Но об этом уже не со мной надо говорить. Вообще-то мы пока берем недорого. Но, учтите, инфляция растет быстро. Так что если у вас есть намерение — медлить не советую.
— А по перечислению оплачивать можно? Или только наличными?
— Мы — солидная фирма, — едва не обиделся А.М.Бык. — Можно и перечислением. Готов продиктовать вам наши банковские реквизиты. Будете записывать?
— Буду, — сказал Тригорьев и полез в карман за записной книжкой.
Такая вот была интересная беседа.
13
Что, неужели еще разговоры не кончились?
Вот — нет еще. Да и что удивительного? Эпоха разговоров на дворе. Минули времена, когда разговаривали разве что на кухне, да и то далеко не на каждой. Нынче словно бы вся страна превратилась в огромную кухню, потому что говорят везде: на съездах, в Верховных Советах, на заседаниях, совещаниях, митингах, на работе и дома, в очередях, где покупают, и в тех, где сдают, где получают, где меняют, где… Много говорят, громко, со вкусом. И ведь хорошо говорят! И одни — хорошо, и другие, те, что против — тоже ладненько. Их бы словами — да кого-нибудь в ухо. Стоит ли после этого удивляться тому, что и в нашей повести — говорят, говорят, говорят, так что ни ушей не хватает — слышать, ни рук — записывать.
