Журнал «Если» - «Если», 2009 № 03
— Спасибо, преподобный Моррис, — сказал он и ушел.
Разговор получился интересным, гораздо более занимательным, чем любая беседа с Харви, лязгающим предшественником Джексона. В нашем маленьком городке и приход невелик, промышленные предприятия куда-то переехали, люди последовали за рабочими местами, две другие церкви закрылись, по соседству не осталось богословов. Потому ответы на простые вопросы Джексона освежили мои мысли достаточно, чтобы я мог с новой энергией сочинять оставшуюся часть проповеди.
Над своими нравоучениями я работал очень тщательно. Когда меня сюда прислали, местная церковь была в упадке. В те далекие времена по воскресеньям у нас едва набиралось человек пять, а в другие дни недели крайне редко случайно заглядывал хоть кто-нибудь. Тогда я стал наведываться в дома к моим будущим прихожанам, выступал с речами в местных школах, благословлял футбольные и баскетбольные команды перед региональными соревнованиями и даже добровольно предлагал церковь в качестве избирательного пункта на местных выборах. Единственное, чего я не разрешал делать в храме, это проводить лотереи: святотатственным казалось поддержание церкви на средства, собранные поощрением тяги людей к азартным играм.
Вскоре мои усилия начали приносить плоды. Теперь по воскресеньям я мог ожидать человек тридцать-сорок, а то и пятьдесят, и редко случался будний денек, когда не зашли бы пообщаться с Богом два-три человека.
Ланч был удивительно вкусным. К концу дня я уже закончил черновик проповеди. Джексон тоже славно потрудился: церковь сверкала как новенькая — а храм наш не выглядел новым уже очень долгое время. По одной из стен внутренних помещений тянулся ряд фотографий прежних пасторов. Мне сказали, что двое из них служили в те далекие времена, когда президентами были Бенджамин Харрисон и Джеймс Гарфилд. По большей части строгая компания, возможно, слишком суровая и потому за последние десятилетия сильно сократившая свои ряды. Думаю, одной из причин моего назначения сюда было то, что я не угрожаю адским огнем и проклятиями, а открыто и твердо выступаю на стороне участия, исправления и искупления.
Вечером, когда я уже собирался домой, подошел Джексон и обратился ко мне с очередным вопросом:
— Извините, преподобный Моррис, скажите, следует ли мне запереть здание после вашего ухода?
Я кивнул:
— Да. Думаю, некоторые из этих великих святых, взирающих на нас с икон, оставили бы храм открытым как круглосуточное прибежище страждущих, но не в наше время. Нельзя, чтобы кто-нибудь ограбил церковь.
— Согласно моей базе данных, церковь — это культовое сооружение, предназначенное для совершения богослужений и религиозных обрядов… — начал Джексон.
— Верно.
— Но вы сказали, что здесь дом Господа, а не церковь, — сказал он.
— Церковь — это место, где мы общаемся с Богом, — объяснил я. — И это делает храм домом Его.
— Должно быть, Бог очень большой, если ему требуются такие высокие потолки, — заметил Джексон.
Я улыбнулся:
— Интересное наблюдение, Джексон. Господь, несомненно, может быть настолько большим, каким сам захочет. Но я думаю, внутреннее пространство храма делается таким вместительным не для того, чтобы подстроиться под Бога, ибо надобности в этом нет, а чтобы отразить Его могущество и величие для тех, кто приходит сюда поклоняться Ему.
Робот никак это не прокомментировал, и я прошел к машине. Должен признать, мне понравился короткий разговор с Джексоном, я уже предвкушал новую беседу на следующий день.
На ужин я сделал пару бутербродов — стряпня не входит в число моих талантов — и остаток вечера провел за чтением. К десяти часам я был, как обычно, в постели, а в шесть утра уже встал. Оделся, заправил постель, взял зерен и семечек покормить птиц на заднем дворе и наконец поехал в церковь.
Когда я прибыл, Джексон подметал пол, совсем как вчера.
— Доброе утро, преподобный Моррис, — поприветствовал он.
— Доброе утро, — откликнулся я. — Джексон, ты не мог бы оказать мне одну услугу? Я собираюсь сейчас, с утра пораньше, пока никто не пришел, порепетировать проповедь. Пожалуйста, поставь стакан воды на кафедре.
— Да, сэр. Должен ли я также включить микрофон?
Я покачал головой:
— В этом нет необходимости. Пока еще некому слушать. Это будет просто репетиция.
Он ушел за водой, а я направился в кабинет, повесил пальто в шкаф и вытащил из ящика стола текст. Конечно, у меня есть великолепный, как сейчас говорят, «навороченный» компьютер, который думает в тысячу раз быстрее человека и с которым я недурно управляюсь, но проповеди мне почему-то гораздо удобнее писать от руки, допотопными средствами.
Я сделал пару последних поправок и вышел из кабинета. Через минуту я стоял на кафедре, ухватившись, как обычно, обеими руками (если не зафиксирую их на месте, то стану слишком активно жестикулировать), и начал прорабатывать проповедь.
Когда закончил, сверился с часами. Проповедь заняла двадцать две минуты — вполне приемлемый размер. Из многолетних наблюдений я вывел правило: речь больше 30 минут может наскучить, а короче 15 минут кажется усеченной и недостаточно серьезной.
Подняв глаза от часов, я углядел в глубине церкви недвижно стоящего Джексона.
— Не буду больше мешать тебе, — сказал я, направляясь обратно в кабинет. — Продолжай свою работу.
— Да, преподобный Моррис, — ответил Джексон.
Но тут одна мысль пришла мне в голову.
— Одну минуточку, Джексон.
— Да, сэр?
— Ты слушал мою проповедь?
— Да, преподобный Моррис. Мне не требуется дополнительных усилителей звука.
— Это точно, — согласился я и спросил: — Ну, и что ты думаешь о ней?
— Вопроса не понял.
— Тогда позволь объяснить, — откликнулся я. — Каждое воскресное утро я читаю проповедь своим прихожанам. Моя назидательная речь должна не только приносить им душевный покой, хотя, возможно, это понятие выходит за рамки твоего понимания, но она также призвана наставлять их.
— Что значит «наставлять»?
— Учить, как вести добродетельную и духовно богатую жизнь, — объяснил я. — Проблема лишь в том, что иногда я слишком углубляюсь в тему и потому не вижу никаких логических изъянов или противоречий, которые закрадываются в текст. — Я улыбнулся, не знаю зачем, ведь улыбка ничего не значит для робота. — Мне бы хотелось, чтобы ты слушал мои проповеди, не по воскресеньям, конечно, а когда я репетирую на неделе, и указывал мне на логические несоответствия. Справишься?
— Да, преподобный Моррис. Справлюсь.
