Виталий Забирко - Камень слова
- По-моему, тебя просто уязвила сама суть ответа, - спокойно заметил Берзен.
- Да брось ты...
- Утро доброе! - поздоровался Статиша.
Говорившие повернулись в их сторону.
- Доб... - начал было Ткачик и осёкся, увидев Волошина в скафандре высшей защиты. Лицо его за поляризационным стеклом шлема вытянулось от изумления.
- Доброе... - корректно поздоровался Берзен, но, глядя на Волошина, всё же не смог сдержать улыбки.
- Вас бы в этот скафандр засадить, посмотрел бы я, какое оно доброе! - сварливо выпалил Волошин.
Внезапно из люка катера, быстро семеня множественными конечностями, выкатился знакомый кибероид-"бицефал" и застыл перед ним.
- Здравия желаю, кэп! - гаркнул он. И тут же на все окрестности загрохотал марш космопроходцев.
- Вольно, юнга, - снисходительно ответил за Льва скафандр.
Музыка оборвалась. Левая половина конечностей кибероида подогнулась, кибероид наклонился на бок, принимая стойку "вольно", и от этого лицо Ткачика, изображённое на хитинокерамической груди, стало выглядеть ещё более растерянным.
- Это ещё что? - ошарашенно спросил Лев.
Берзен от души рассмеялся.
- Вам достался скафандр капитана космопроходцев, осваивавших Нирвану. А кибероид, единственный, кто остался на станции из того контингента.
- Ну и шуточки были у наших дедов, - сконфуженно пробормотал Волошин. - Прямо казарменные.
- Зато какова субординация! - явно подтрунивая, мечтательно прицокнул языком Берзен. - У нас бы такую... Прошу. - Он сделал приглашающий жест в сторону люка.
К удивлению Волошина в катере находился ещё только один человек рыжий веснушчатый парень с необычно подвижным, выразительным лицом, на котором в гиперболической форме отражались все его чувства. Появление Волошина в скафандре высшей защиты вызвало у него буквально пароксизм недоумения, но вопросов он тактично не задал.
- Халлдор Йоунссон, экзомедиколог, - представился он.
- Лев Волошин, текстолог, - чувствуя себя не в своей тарелке, пробормотал Волошин и отвёл взгляд. В небесно-голубых глазах экзомедиколога горел недоумённый вопрос о его экипировке, требующий незамедлительного разъяснения.
"Вот и ещё один предтеча homo infrasensualis, - подумал Лев. - Как и Статиша..." Странно, но открытие Ткачика почему-то не вызвало на станции ажиотажа чего-то эпохального. Казалось, катер должен был быть набит исследователями до отказа, но вот поди же ты... Неожиданно Лев подумал, что за три дня пребывания на станции Йоунссон был лишь четвёртым человеком, с которым он познакомился. Это при персонале станции в более чем тридцать человек! Впрочем, сам виноват, приглашали же его на обсуждение отчёта в кают-компанию...
Лев хотел сесть рядом со Статишей, но кибероид мягко отстранил его и устроился между ними. По левую сторону от Волошина, как и положено при сопровождении космодесантника во время выхода на рекогносцировку. Лев промолчал, а Статиша с трудом удержалась, чтобы не прыснуть.
- Поехали, - сказал Берзен. - Курс на пеленг двадцать три дробь ноль два.
Катер снялся с места и поплыл над нирванским лесом. Вид сверху на бесконечное море псевдомицетов почему-то вызвал у Волошина ассоциацию с гигантским инкубатором разнокалиберных яиц чудовищных размеров монстров. А бескрайность кладки навеивала гнетущее впечатление, будто не сегодня-завтра эти самые монстры должны вылупиться.
- Высвети-ка курс, - предложил катеру Берзен.
На центральном экране появилась карта местности, перечёркнутая красной стрелкой.
- Фью-у! - присвистнул Йоунссон. - Мы что, летим к Мегаполису?
- Почти, - согласился Берзен. - Куда-то на окраину... Пусти зонд по траектории полёта, - снова попросил он катер.
Зажёгся левый экран. По нему потянулось бесконечное море псевдомицетов, затем справа показались развалины Мегаполиса, под зондом промелькнуло какое-то конусообразное сооружение ("Грязевой вулкан", заметил Йоунссон) и снова - белое пространство блестящих разновеликих шаров. Через несколько минут зонд вернули и просмотрели путь в обратном направлении.
- Значит, грязевой вулкан?
- Пожалуй... Сколько до него от станции?
На центральном экране высветилось расстояние: 58,6 км.
- Так. Если скорость передвижения пикьюфи в грубом приближении принять за три километра в час, то, действительно, идти ему около двадцати часов...
Катер остановился и завис над лесом. Сквозь прозрачный пол было видно, как внизу, лавируя между стволами псевдомицетов и обходя заросли переползи-травы, бодренько, ртутным шариком катился по лесу пикьюфи с кольцом-пеленгом на шее.
- Ты смотри, первый раз вижу аборигена таким шустреньким... Каково его эмоциональное состояние?
На экране возникла пикообразная диаграмма с пульсирующим максимумом.
- Ого! Да он просто счастлив!
- Не удивительно. Исполняет просьбу. В этом смысл его существования.
- Интересно, он сейчас также бубнит про себя свою программу общественного поведения?
- Естественно. "Наша цель - жизнь сообществом. Личности вне общества нет. Есть только общество, и каждый - винтик в его организме..." И так далее. Извечная молитва на полтора часа, замкнутая на себя.
- И всё же...
Ткачик протянул руку и включил транслингатор.
- Мы рождены, - грянуло в кабине катера, - чтоб сказку сделать былью! Преодолеть...
- К чёртовой матери! - в сердцах заорал Ткачик и ударил кулаком по клавише. - Я по винтику разнесу все транслингаторы, если никто из программистов не ограничит свободу ассоциативного перевода!
- Не кипятись, - спокойно осадил его Берзен. - Это даже интересно, как можно интерпретировать общественную программу поведения пикьюфи во время эмоционального всплеска.
- Что будем делать? - обратился он ко всем. - Сопровождать пикьюфи в катере, или пройдёмся с ним пешком? Если он действительно держит путь к грязевому вулкану, то идти где-то с полчаса...
На катере не остался никто. Даже Волошин, хотя Берзен намекнул, что в его скафандре передвигаться по лесу довольно затруднительно. Но желание пройтись по Нирване превысило. Он вообще впервые ступал по чужой планете, и для него всё было в диковинку. На Земле, ещё в начальный период работы с нирванскими текстами, он пару раз создавал в своём кабинете нирванский лес. Но одно дело - имитация, пусть и со стопроцентной адекватностью влияющая на органы чувств, другое - натура. Сознание не позволяло полностью принять даже абсолютный эрзац, поэтому в дальнейшем Волошин никогда не работал со стереокопиями. При посадке в катер, когда он впервые ступил на почву Нирваны, близость громады станции вызывала чувство всё той же ненатуральности ландшафта, что и при стереокопировании. Сейчас же, в чаще леса, осознание подлинности чужой планеты, пусть из скафандра высшей защиты, необычно сильно обострило восприятие. Казалось, что при каждом шаге он ощущает не только малейшие неровности и мельчайшие камешки, но и необычную сухость обезвоженной кремнистой почвы, будто ступает босиком, а не в монолитных башмаках с негнущейся металлопластной подошвой.
