Уолтер Йон Уильямс - «Если», 2002 № 07
— К тому времени нас здесь не будет, — напомнила Луиза.
— Вот это самое печальное, — ответил Уинстон.
— Да, — кивнула Луиза, — мы наверняка успели бы раздобыть доказательства, не будь передачи алаланов столь туманны… столь… столь…
— Именно поэтому мы сами должны спросить у них, — перебил Уинстон. — Неужели, Луиза, за все эти посвященные египтологии годы ты ни разу не почувствовала раздражения? Рыться в пыльных трудах, собирать заплесневелые данные, строить теории — и не иметь шанса применить свои гипотезы к ныне существующей культуре. При одной мысли об этом я на стенку лезу!
— Тебя вообще легко вывести из себя, — мягко заметила она. — Слишком многие вещи тебя бесят, но ведь это неотъемлемая часть нашей работы и нашего опыта. Они успели сделать еще кое-какие наблюдения, прежде чем раскоп погрузился во тьму. Прошло бесконечно много времени, и наконец она объявила:
— Наша смена закончена.
— Ты иди. Я еще посижу. Что-то в этих стенах такое…
Она уже почти вышла, когда он обернулся:
— Увидимся вечером, хорошо?
— Разумеется, — улыбнулась Луиза.
Этой ночью она действительно пришла к нему. Вместе с несколькими десятками сотрудников.
Правда, связывались они друг с другом через Сеть. Все, кто не желал покидать базу в такой спешке. Больше половины трудились в отделе Гуманитарных Наук. Почти все были молоды и только начинали свою карьеру. Встречи не санкционировались начальством и, как надеялся Чалмерс, оставались тайными. Это была уже третья, отмеченная печатью наступающего отчаяния.
— Она и слушать меня не захотела, — заявил Дионис Юве, начальник отдела Системных Наук, сменивший на этом посту улетевшего Шена. Говорил он с таким акцентом, словно умудрился набить кашей полный рот, и поэтому приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить что-нибудь важное. — Правда, не усмотрела никакой связи с вами, доктор Чалмерс. Упирается скорее из принципа, чем из личной неприязни.
Чалмерс кивнул:
— Уверен, вы сделали, что могли, Юве. Придется попросту послать к ней еще нескольких делегатов. Пусть попытаются ее урезонить. Хотя после той реплики в лучшем имперском стиле, которую она мне бросила, я все сильнее сомневаюсь, что она способна прислушаться к разумным доводам. Все же попытаться стоит.
— Чтобы в очередной раз потерпеть крах? — вмешался Эди Эгбив.
— В одиночку с ней не справиться. Нужно действовать заодно. Лучше всего — подать ходатайство.
— Но мы решили подождать с этим, — напомнил Чалмерс, — и для максимального эффекта представить его, когда прибудет транспортный корабль. Сейчас это делу не поможет.
— В таком случае, возможно, пора пускать в действие резервный вариант? — настаивал Эди. — Давайте подумаем, какие знаки оставить алаланам перед отлетом.
— Рано, — проворчал Чалмерс.
— Это преждевременно, — согласилась Карин Нилсмарк из Биосферных Наук.
Разгорелся жаркий спор. Десятки людей вопили, перебивая друг друга. Чалмерс зажал уши, — бесполезный жест, — потом все же надавил на кнопку, отсекая звук. Такие меры всегда охлаждали пыл собравшихся.
Секунд через десять он снова включил звук, но не успел раскрыть рот, как кто-то вклинился в общий разговор.
— Уинстон, — спросила Луиза, — наверное, все-таки пришло время подумать об этом. Как дать им знать, что они не одни во Вселенной?
Чалмерс нахмурился было, но ненадолго:
— Так и быть, — буркнул он, прежде чем перепалка разгорелась с новой силой, — давайте посмотрим на проблему под иным углом. Предположим, вы ищете на земной Луне доказательства того, что когда-то там была база инопланетных ученых.
Отовсюду раздались возгласы протеста.
— Погодите! — воскликнула Нилсмарк. — Кажется, я понимаю, к чему он клонит. Валяйте, доктор.
— Благодарю вас. Итак, предположим, что вам выпала честь стать одними из первых космонавтов на Луне: членами экипажа «Аполлона», сотрудниками базы Моря Кризисов задолго до периода колонизации. Какое доказательство присутствия инопланетян могли бы вы обнаружить на уровне науки и оборудования того времени? Инопланетяне стараются не оставлять следов, но они всего лишь смертные…
Воцарилось долгое задумчивое молчание.
— Они замели бы эти самые следы, — вставила Линдси Рендал, — только вот веники, которыми для этого воспользовались, оставили бы на песке характерный рисунок. Мы могли бы поискать именно его.
— Вот уж этого они не сделали бы, — возразил Юве. — Метахаотический анализ применяется для обнаружения сглаживаний первого и второго порядка, но в двадцать первом веке ни о чем подобном еще не слыхали. Можно оставить следы, проявляющиеся не сразу, если Кахру… то есть инопланетяне, не обращают внимания на подобные детали.
— Так оно и есть. Для Кахру отсутствия каких бы то ни было очевидных улик вполне достаточно.
— А как насчет соотношения элементов? — предложил Эгбив. — Эта планета, как и наша, отличается плохой летучестью молекул, и живые существа оставляют после себя запахи. Всего лишь один нестандартный химический анализ реголита может нас выдать.
Он радостно прищелкнул пальцами:
— Водород, выбрасываемый маневровыми двигателями корабля! Как это скроешь?!
— Она и об этом подумала, — мрачно объяснил Чалмерс. — Из надежных источников стало известно, что Кахру велела пилоту включить антигравитационные платы задолго до того, как начнут действовать маневровые двигатели.
— Но мы сами можем оставить следы водорода, или азота, или углерода…
— Определятся ли они показателями счетчиков высокой радиоактивности в верхних слоях атмосферы? Или поверхность и без того настолько облучена, что…
Снова поднялся галдеж, и Чалмерс немного отвлекся. Наверное, стоило бы разбить их на подгруппы, или результат будет тем же?
— Обнаружение золотого самородка нельзя будет объяснить иначе как…
Взгляд Чалмерса невольно обратился к полке, висевшей едва ли не у него на голове: уж очень тесной была комната. На полке красовался маленький позолоченный кот, тщательно отреставрированный мастерами и взиравший на хозяина с полным безразличием. Кот был частью премии Хавасса, которую он получил за достижения в египтологии двенадцать лет назад. Произведения искусства, подобные этому, имели право на легальное существование только в музеях или домах лауреатов ежегодной премии Хавасса. Оказаться в их числе считалось знаком величайшего почета и уважения… и, да, когда-то он действительно считал себя достойным уважения.
Мастеру удалось идеально схватить природную отчужденность и ледяное равнодушие зверька. Неудивительно, что коты считались в Египте священными животными, воплощениями богов на земле. Разумеется, у Чалмерса была своя теория относительно появления кошек в Древнем Египте. Поэтому он и оказался здесь, захватив с Земли единственную личную вещь — позолоченного кота, составлявшего ему компанию по вечерам.
