Генрих Эрлих - Последний волк
Она лежала на земле в растекающейся луже крови, в которой перекатывались большие ошметки плоти, или это казалось, что они двигаются в мерцающем от колышущихся деревьев свете луны. Волчица приоткрыла глаза. Волк уже видел такие глаза, подернутые влажной мутноватой пленкой, давно, у матери, когда она попала в капкан. Были они и у его жертв, там, на воле, но только в самый последний момент, когда из них уходил страх перед ним и оставалось только понимание, что дальше ничего уже не будет, покорная готовность принять это и легкая грусть о прошедшей жизни, в которой у всех было что-то хорошее, много хорошего, о чем можно было сожалеть. Их взгляд постепенно уходил внутрь, в тот мир, который они носили в себе, отгораживаясь от привычного, суетного, но прекрасного мира, окружавшего их. Волчица же подняла глаза к небу, так, чтобы не видеть стенки вольера и нависающие над зоопарком гигантские муравейники людей, а видеть только огромное бескрайнее небо, которое, сколько она себя помнила, накрывало искрящимся покрывалом ее свободную землю, от горизонта до горизонта, и было для нее символом свободы, которую она потеряла и которая была самым большим счастьем в ее жизни.
Из Волчицы продолжала медленно течь кровь, но Волк ничем не мог ей помочь, ведь раны не было, то, из чего текла кровь, не было раной, не могло быть раной и вызывало в нем совсем другие ассоциации.
И стоя над угасающей Волчицей, Волк поднял голову и завыл. Завыл от сознания своей беспомощности, от острого чувства грядущего тоскливого одиночества, от в одночасье пришедшего понимания того, что и ему не суждено вновь увидеть родные леса и поля, вновь ощутить радость свободного бега, что свобода вернется к нему только в последнем взгляде на бескрайнее небо. Этот вой несся над городом, врываясь в уютные гостиные с сидящими перед телевизорами обывателями, в спальни со сладко посапывающими в первом сне детьми, в кабинеты людей, бегущих по бесконечному беличьему колесу работы, настигал влюбленные парочки и степенно выгуливающих собак горожан, вселяя мистический ужас и острую тоску по утраченному, чему-то очень важному, но забытому в суете жизни.
Часть третья
Мария омывала слезами бледные серые комочки, лежащие на кровавой подстилке. Она перебирала их, разрывая родовые пузыри, нежно массировала пальцами, пытаясь обнаружить жизнь, готовая вернуть их к жизни при малейшем намеке на пробивающие тонкую грудную клетку всплески сердца, но все тщетно. Тельца лишь скупо хранили угасающее тепло. Но вот последний, маленький, подал сигнал. Или ей показалось в этом месиве. Она схватила его, ласково обтирая, вырвала из кофты нитку, перевязала струящуюся бечевой пуповину, перекусила ее у стяжки и, не обращая внимания на кровь, засунула комочек к самой груди, в теплую уютную ложбинку и побежала к ветеринарному блоку. "Только бы успеть!"
Потом она яростно мяла комочек, пока он не выплюнул ошметок какой-то слизи и не задышал тяжело, но свободно, протерла его губкой, смоченной теплой водой, кипяченой и сдобренной всяческими дезинфицирующими средствами, и поместила в барокамеру, всегда стоявшую наготове на случай непредвиденных обстоятельств, обложив ватой, чтобы не простудился.
x x x
- Не повезло тебе, конечно, Волчок, сестер-братьев лишился и материнских молока-ласки, - приговаривала Мария, перемешивая в миске молоко, сырое яйцо и немного крепкого чая, - но, с другой стороны, не в лесу это произошло, а среди людей, мы тебе поможем, выкормим, вырастит у нас Волчок Волком на заглядение.
Она перелила смесь в бутылочку с соской, приложила ее к внутренней стороне руки - теплая - и дала Волчку. Тот яростно зачмокал и в несколько секунд опустошил бутылочку.
- Ему бы кормилицу или как там это у них или у вас называется, - сказал наблюдавший за кормлением Директор.
- Да уж пробовали! У нас у Антона, ну у техника, вы знаете, наверно, сука породистая ощенилась, колли. Колли - они добрые, но хозяев долго уговаривали, не хотели постороннего подкладывать. Еле уговорили, пообещали надзор за щенками и полный пансион, все сертификаты за наш счет и прививки. Согласились. А она ни в какую. Подложили - она отпихивает, не только его, но и своих, рядом с ним. Мы уж Волчка и подстилкой из-под нее терли, и молоком ее собственным смазывали - не помогает. Не признает. Так и отправили домой. Антон был очень недоволен. Вы уж как-нибудь отметьте его - старался человек.
- На таких условиях и я бы постарался, - буркнул Директор.
- Есть еще два варианта, - продолжала Мария, - у нас тут сука ощенилась рядом с зоопарком, дворняжка, симпатичная такая, может быть, с ней попробовать?
- Ну эта, понятно, за еду да кров вообще что угодно сделает, но у этой ... подзаборной, весь букет болячек, от триппера до туберкулеза, ну, в смысле, аналогов собачьих. Мы не можем рисковать!
- Это, конечно, верно, но Волчка жалко. Ему бы настоящую сиську пососать.
- Сейчас уж люди-то забыли, как это делается, и ничего - живут. Так что не надо! А второй вариант?
- К тигрице можно подложить. Говорят - это проходит. Ну не с тигрицами, конечно, с кошками, но тигрица - она же...
- Она его разорвет и не заметит. Вы чего-то не понимаете, Мария. Это же эксперимент...
- ...всемирного масштаба, - докончила Мария, - ладно, так выкормим. Я постараюсь.
x x x
- Молодец, Волчок, глазки открыл. Я уж три дня жду, думаю - что не так, семнадцатый день пошел, а ты все ленишься. Посмотри на мир, тебе в нем жить долго-долго. Весь этот мир - твой. Давай я вынесу тебя, - приговаривала Мария, заворачивая Волчка в одеяльце, - посмотри: небо - синее-синее и белые облачка барашками бегут, вот вырастешь, будешь за барашками бегать. А вот деревья, зеленые, а тополь уже пожух, а по весне он нежно-зеленый и сочный и роняет такой легкий белый пух, ласковый, как твоя шерстка. А вот воробушки, слышишь, как чирикают, подрастешь, они будут тебе рассказывать сказки. Ну что, закрыл глазки, устал. Пойдем, поспи, ты сегодня увидел мир.
x x x
- Вы посмотрите, какой молодец! - возбужденно докладывала через месяц Мария заму по науке, - Сорок семь дней - семь килограмм двести двадцать грамм!
- Это - до кормления или после, - усмехаясь, поинтересовался Зам.
- После, - смешалась Мария.
- А до?
- Шесть килограмм семьсот тридцать грамм, - упавшим голосом сказала Мария, - он съел двести грамм мяса, свежего, я кусочками мелкими покрошила, молока с яичком и сахарком, две ложечки, бутылочку этого выпил, ну и потом немного водички.
- Чтоб мне так есть! - рассмеялся Зам. - Здоров мужик, а ведь совсем слабеньким был.
- А какой вымахал! Посмотрите, какой красавец! - и Мария, подхватив Волчка под грудки, стала крутить его перед Замом.
