Фрэнг Герберт - Создатели небес
— Энди, ты…
— Ты боишься целовать меня?
— Разумеется, нет.
— Отлично.
Он притянул ее; их губы встретились. В какой-то миг Турлоу ощутил сопротивление, но потом ее руки обвили его шею, и она растворилась в его объятиях.
Через некоторое время он отодвинулся.
— Если это ненависть, я хочу, чтобы ты ненавидела меня всю жизнь.
— Я тоже.
Она снова прижалась к нему.
Турлоу чувствовал, как гулко бухает сердце. Он резким движением отодвинулся, точно защищаясь.
— Иногда я просто ненавижу твою викторианскую добропорядочность, — сказала она. — Но, возможно, будь ты другим, я не любила бы тебя так сильно.
Доктор заправил выбившуюся прядь рыжих волос ей за ухо. Лицо Рут призрачно сияло в свете фонарей.
— Думаю, мне лучше отвести тебя домой… к Саре.
— Я не хочу, чтобы ты отводил меня домой.
— А я не хочу вести тебя домой.
— Но мне лучше уйти?
— Да, так будет лучше.
Рут уперлась руками ему в грудь, отодвинулась.
Они сели в машину, ощущая неожиданно овладевшее ими смущение. Турлоу завел двигатель и сосредоточенно дал задний ход, выводя машину к развороту. Свет фар выхватывал линии на жесткой коричневой коре деревьев. Внезапно фары погасли. Двигатель захлебнулся и заглох. Стало трудно дышать, точно на грудь лег тяжелый груз.
— Энди! — воскликнула Рут. — Что происходит?
Турлоу заставил себя обернуться налево, удивляясь, откуда знает, в какую сторону надо смотреть. Почти у самой земли, у края рощицы сияли четыре радужных кольца, и виднелся тот самый зеленый купол на четырех трубчатых ножках. Тарелка зависла там, бесшумно, угрожающе.
— Они опять здесь, — прошептал он. — Там, — он указал рукой.
— Энди… Энди… Мне страшно.
Она испуганно прижалась к нему.
Что бы ни произошло, ты не ненавидишь меня, — сказал он. — Ты любишь меня. Помни это. Ты меня любишь. Помни об этом.
— Я люблю тебя.
Голос был совсем слабым.
Турлоу вдруг начало овладевать чувство слепой ярости. Сначала у него не было никакого объекта, просто ярость. Затем доктор почувствовал, что ярость пытается излиться на Рут.
— Я… я хочу… ненавидеть тебя, — прошептала она.
— Ты любишь меня, — сказал он. — Не забывай это.
— Я люблю тебя. О, Энди, я люблю тебя! Я не хочу тебя ненавидеть… Я люблю тебя.
Турлоу поднял кулак, погрозив зеленому куполу.
— Ненавидь их, — прохрипел он. — Ненавидь ублюдков, которые пытаются манипулировать нами.
Турлоу чувствовал, как ее колотит.
— Я… ненавижу… их, — выдавила Рут.
— Теперь ты веришь мне?
— Да! Да, я тебе верю!
— Может ли у машины быть истерический паралич?
— Нет. О, Энди, я не могу просто так начать тебя ненавидеть. Я не могу.
Рут так сильно сжала руку Турлоу, что ему стало больно.
— Кто они? Боже мой! Что это такое?
— Думаю, что это не люди, — сказал Турлоу.
— Что нам делать?
— Что-нибудь, что сможем.
Радужные кольца под куполом стали голубыми, затем фиолетовыми и, наконец, красными. Тарелка начала подниматься вверх и исчезла во мраке. Вместе с ней ушло и чувство подавленности.
— Она улетела, правда? — прошептала Рут.
— Она улетела.
— Фары включились, — сказала она.
Турлоу взглянул на потоки света, льющиеся из фар в рощицу. Потом вспомнил форму тарелки — точно гигантский паук, готовый броситься на них. Он поежился. Что за создания были в той ужасной машине?
Точно гигантский паук.
В мозгу всплыло воспоминание из детства: во дворце Оберона стены из паучьих ног. Были ли это эльфы, маленький народец?
«Где зародились эти мифы?» — подумал доктор, роясь в памяти, пока наконец не вспомнил стихотворение из тех давних дней:
Видишь дивную дорожку
На холме по-над рекой?
То путь в край волшебный эльфов,
Мы идем туда с тобой.
— Не лучше ли уйти? — спросила Рут.
Турлоу завел двигатель; руки двигались автоматически.
— Они остановили мотор и выключили фары, — сказала Рут. — Зачем им понадобилось делать это?
«Они! — подумал он. — Она больше не сомневается».
Доктор вывел машину из рощицы и повел к Морено-Драйв.
— Что будем делать? — сказала Рут.
— А что мы можем сделать?
— Если мы начнем рассказывать об этом, люди решат, что мы свихнулись. Кроме того… мы вдвоем… там…
«Нас ловко сделали», — подумал он, представляя, что сказал бы Вейли, перескажи Турлоу ему происшествия сегодняшней ночи. «Говорите, вы были с чужой женой? А не могло ли чувство вины вызвать наведенный бред?» И если он попытался бы возразить или развить свои мысли, то услышал бы: «Эльфы, говорите? Мой милый Турлоу, а хорошо ли вы себя чувствуете?»
Рут прислонилась к нему.
— Энди, если они могли заставить нас ненавидеть, не могли ли они заставить нас любить?
Он направил машину к обочине, заглушил мотор, поставил машину на ручной тормоз, погасил фары.
— Сейчас их здесь нег.
— Откуда мы знаем?
Турлоу оглядел ночное небо — чернота, под тяжелыми облаками не видно ни звезды… ни сияния зловещей тарелки… Но за деревьями, окаймляющими дорогу, — что там?
«Могут ли они заставить нас любить? Черт дернул ее задать этот вопрос! Нет! Я не могу так думать про нее! Я должен любить ее… я… должен».
— Энди, что ты делаешь?
— Думаю.
— Энди, мне даже сейчас все это кажется слишком нереальным. А вдруг есть другое объяснение? Я имею в виду остановку мотора… Моторы глохнут, фары гаснут — сами по себе. Ведь правда?
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он. — Чтобы я сказал: «Да, я чокнутый, я сумасшедший, я…»
Она закрыла его рот ладонью.
— Все, чего я хочу, это чтобы ты занялся со мной любовью и никогда не прекращал этого.
Доктор попытался обнять Рут, но она оттолкнула его.
— Нет. Когда это случится, я хочу быть уверена, что это мы сами занимаемся любовью, а не кто-то заставляет нас.
«Черт бы побрал ее практичность! — подумал он. — Нет! Я люблю ее… но я ли ее люблю? Сам ли я чувствую это?»
— Энди! Ты не мог бы сделать кое-что для меня?
— Что?
— В доме на Манчестер-Авеню — где мы с Невом жили — остались кое-какие вещи, которые я хотела забрать, но боялась идти одна. Отвезешь меня?
— Сейчас?
— Еще не поздно. Нев может быть на заводе. Отец ведь сделал его помощником менеджера. Никто не говорил тебе, что он из-за этого на мне женился? Чтобы заполучить фирму.
Турлоу положил ладонь на ее руку.
— Ты хочешь, чтобы он знал… о нас?
— О чем тут знать?
Он убрал руку и снова взялся за руль.
