Андрей Лях - Синельников и холодильник
— Поживете пока в казарме… в смысле, в общежитии, с охраной, пока все не уляжется. Если я не ошибаюсь, сюда с минуты на минуту явится дядя Реваз, его мальчики будут задавать вам те же вопросы, что и я, только другим тоном… Игры с заложниками в мои планы тоже не входят. Да, приготовьтесь, в любом случае вам придется рассказывать вашу историю еще не раз, устно и письменно… Поторопитесь, у нас мало времени.
* * *
Да, я вам доложу, это было зрелище. Экран большого монитора показывал мою куртку сразу в двух вариантах — издали, метров с пяти, и вблизи, так что можно было различить все мелкие складки и потертости. Вначале по темной коже побежали туманные сполохи, словно огоньки по углям гаснущего костра — секунду или две, а дальше расцвели огненные цветы, и из них во все стороны ударили струи пламени, словно из реактивных двигателей ракеты, и, подхваченная этими струями, куртка раскинула крылья и воспарила как Жар-птица — еще на секунду, и потом исчезла, а вслед за ней исчезла и картинка крупного плана — в окошке монитора побежала противная рябь.
— Камера не выдержала, — с непонятной досадой пояснил Игорек. Зато вторая, дальняя камера уцелела, но показывать было уже нечего — только обгорелый скелет стула, да серые мохнатые хлопья пепла — они густо и величественно плавали в воздухе, и совсем не спешили опускаться на землю.
* * *
— Значит, так, — сказал Старик. — Во первых строках поблагодарим Володю и его интуицию. Сразу добавлю, что при всем том же хотелось бы видеть больше профессионализма. Владимир, у тебя все больше идет от наития, а это порочный метод.
Тут Старик сделал назидательную паузу, чтобы мы прониклись.
— Теперь текущий момент. Дело наше дрянь. Большую, брат, волну подняла твоя куртка. Переполошились все: и ФСБ — им мы сдуру сами все доложили, и ГРУ, и две комиссии, и черта в ступе; по моим каналам доносят, что и Абрек зашевелился — кстати, Володя, спасибо тебе за девушку, это ты верно сообразил. Короче, дети мои, сроку у нас до утра. Если мы за следующие шесть часов не найдем Сахно, его найдут без нас, и грош нам тогда цена, потому что проворонили мы свой шанс. Генерал Малышев обещает нам поддержку, но сверху давят, и руки у него связаны. Поэтому план такой. Мне придется бегать по начальству, изображать активность и гонять спецназ — на наше счастье, господа с чистыми руками свои холодные головы под не пойми что подставлять не спешат, и предпочитают подставлять наши, чтобы Потом тихо-мирно, не запачкавшись, забрать у нас Сахно. Вот и пусть думают, что мы станем таскать для них каштаны из огня. Постараюсь проманежить их подольше.
Дальше. Игорек, ты отправляешься к Сахно домой — там какая-то бандура стоит, леший его ведает, может, дело в ней, и он за этой штукой явится.
— Да не рабочая эта бандура, — едва не заплакал Игорек. — Смотрел я — так, пустая железка…
— Этого мы не знаем, — строго возразил Старик. — Тут все темный лес. Володя, ты на завод, на их кухню. Будете недалеко друг от друга, в случае чего один квартал пробежите… Никакой группы поддержки дать не могу — действовать придется не просто тихо, а прямо-таки беззвучно, к тому же, кому этих ухорезов успели переподчинить, нам могут деликатно не сообщить, так что во избежание сюрпризов подержу их при себе… Приказ даю такой: без рассуждений стрелять на поражение. Всю ответственность беру на себя.
Игорек покраснел двумя пышущими жаром клиньями — от висков к носу,
— Всех не перестреляем, — почти прошептал он. — Мог все схемы и прибор передать Абреку — ищи-свищи.
— Мог, — охотно и мрачно согласился Старик. — Отдал Абреку, отправил по почте, написал завещание — что угодно. Кроме того, мы упускаем самую элементарную версию: у Сахно могли быть сообщники, и степень их информированности мы даже предположить не можем. Да, Игорь Вячеславович, действуем наобум, вслепую, второпях — думаете, мне самому не тошно? Но нет у нас выбора. Или так, или никак. Если не повезет, и начнется что-то невообразимое, по крайней мере, умрем со спокойной совестью — сделали, что могли, а там воля Божья. Идите. Володя, задержись на минуту.
— Напутствие мое простое, — сказал мне Старик, когда закрылась дверь. — Володя, я на тебя надеюсь. Убей его. На уговоры Игорька не поддавайся. Ступай.
Что ж, полковник Богун как в воду глядел. В коридоре меня поджидал Игорек. Глаза у него были как у народовольца перед казнью.
— Синельников, — начал он со страстью, редкой в наши прагматичные времена, — ты все-таки не чурбан, учился чему-то. Дай ему хоть слово сказать, не пали с порога, может, он что-то объяснит или укажет… У нас такое в руках… Давай еще раз поговорим со Стариком, пусть отправит нас вдвоем, ты бы меня поддержал, я тебя, больше было бы толку…
— Так не бывает, — ответил я. — Герой должен быть один.
* * *
Почему мне всегда попадается мокрая ржавчина? Куда божья десница убрала с моего жизненного пути ржавчину сухую? В этот раз — мокрая пожарная лестница, вплотную скалятся щербатые кирпичи, ночь, темень, морось, холод, зыбкая, почти полная луна в мутных небесах, высокие заводские этажи.
Руки замерзли. На верхней площадке железная дверь заперта. Ничего, рядом окно, плох тот следователь, который не может пройти два метра по карнизу. Так, окошко отворено, прыгаем, подметки заскрипели по кафелю. Туалет. Журчит водичка, но медитировать некогда, одна дверь, вторая, и вот я на железном балконе над тем самым цехом, на который чуть больше суток назад смотрел сквозь грязные стекла галереи “Парамед плюс”.
Теперь мне снова надо попасть на ту галерею. Я прислушался и принюхался. Много металла, дерево, клей, вонь гниющего ДСП, но людей здесь не было уже много часов. Вниз вел трап, на сей раз сооруженный из пиленых арматурин, сваркой прихваченных к стальному уголку. На расколотом бетоне пола высились штабеля длинных ящиков, громадные мешки с кольцами в высоких стоячих ушах, стеллажи с трубами; неживой свет то ли луны, то ли невидимых отсюда фонарей, сквозь два ряда пыльных окошек под потолком заливал этот ландшафт, и все вокруг смотрелось чуждо, почти враждебно, словно потусторонний мир, который, казалось, спрашивал: “Володя, что здесь делаешь? Тебе тут совсем не место!”
Картина ясная. Афганский синдром ожил и зашевелился — есть такая бяка, накатывает временами, у ребят покруче моего крышу сносило. Я побежал через цех, к лестнице у противоположной стены, полез наверх, сердце застучало — то ли возраст, то ли отяжелел — в голове в такт сердцу запульсировали давно не вспоминаемые строки. Гонимы вешними лучами, с окрестных тор уже снега сбежали мутными ручьями на потопленные луга… Уже снега… Асадабад. Суробай. Гардез. Проклятый Хост. Ургун. Газни. Бамиан. Майданшахр. Улыбкой ясною природа. Сквозь сон. Сон. Теперь уже не остановишь, будет крутиться до полной отключки. Тайвара. Шахрак. Баглан. Почтенный замок был построен, как замки строиться должны — отменно прочен и спокоен. Прочен и спокоен. Где же это нашего Фарадея носило? Понятно, ездил куда-то концы хоронить. Поищет теперь Игорек пономаревские формулы. Свой пистолет тогда Евгений, не преставая наступать, стал первым тихо подымать. Сейчас мне предстоит убить гения. Загубить великое открытие. Хорошо, а если этому шальному парню с досады стрельнет в башку поднять на воздух пол-Москвы? После тех чудес, что мы видели, и не в такое поверишь. Это что за дверь? Такой вроде тут быть не должно… А вот балка — значит, тут проход в контору Сахно.
