Кеннет Балмер - Солнца Скорпиона
Он быстро и аккуратно обкусал луковицу по окружности, орудуя, как бобер, своими крепкими неровными желтыми зубами. Разделив луковицу на две не совсем равные части, он без колебаний вручил мне большую.
Я взял её. А затем отдал ему луковицу поменьше.
— Если ты ценишь мою дружбу, Зорг из Фельтераза, — произнес я ненамеренно свирепым тоном, — то съешь эту луковицу. Безо всяких споров.
— Но, Писец…
— Ешь!
Не стану притворяться: я отдавал часть своего пайка без особого удовольствия. Но этот человек явно находился не в той форме, в какой был прежде и в какой ему следовало оставаться. И это было странно. Хорошо известно: если человек, попав в галерные рабы, сумеет протянуть первую неделю, то он, весьма вероятно, выживет и в дальнейшем. Приспособившись к жизни галерного раба, как говорится, просолившись, он сумеет вынести самые невообразимые тяготы и неописуемые мучения. Коль скоро человек прошел испытания, которые дает участь галерного раба, он сумеет преодолеть препятствия самых чудовищных масштабов. Зорг выдержал первые ужасающие недели, когда гребцов ежедневно засекали до смерти и выбрасывали за борт, когда их руки становились красными от крови, а на ладонях и пальцах не оставалось ни клочка живой кожи, когда они безумно рвали из кандалов лодыжки, неумолимо скованные кольцами и цепями, так, что сочилась кровь, а мясо сдиралось до костей.
По описаниям ужасы жизни галерных рабов хорошо известны. А я их пережил.
Зорг скорчил ту странную гримасу которая сходит у галерных рабов за улыбку и праздно, автоматически раздавил вошь, ползшую по его задубелой коже. Набитые соломой жесткие мешки так и кишели паразитами. Мы проклинали вшей и прочих кровососов, но терпели их, так как пока они жили нам было куда откидываться елозя по мешкам с соломой, покрытых изношенными шкурами поншо. Наивно полагать, будто галерные рабы, гребущие, как мы, вчетвером на весле, двигаясь всем телом и заваливаясь назад, сидят на ничем не покрытой скамье. Если бы дело обстояло так, наши ягодицы за три бура оказались бы разодранными. Это признавали даже жестокие весельные начальники Магдага. Шкурами поншо которые покрывали мешки и спадали на палубу гребцов обеспечивали отнюдь не от большой любви к нам; ими снабжали поскольку без этого галеры очень скоро перестали бы функционировать.
Признаться, я привык к этой вони — почти.
Жизнь на борту двухпалубного корабля, который крейсирует вдоль берегов в ходе морской блокады,[17] дает отличную подготовку по части умения сносить неудобства, влажность, вонь и мизерные пайки. В этом отношении я обладал преимуществом перед Зоргом, хотя тот был могучим парнем и служил капитаном на галере.
Теперь его лицо приобрело тревоживший меня изможденный вид.
Нат, сидевший дальше на вальке весла, рыгнул и навострил уши. Нат распространенное имя на Крегене. Этот Нат был рослым, а некогда и массивным, но галерные рабы имеют склонность быстро приобретать хорошую фигуру. Я гадал, каково пришлось бы его тезке, Нату-вору из далекой Зеникки, попади он на галеры.
— Ветер меняется, — сообщил теперь Нат.
Это было плохой новостью для Зорга и Золты, четвертого на нашем весле. Как опытный моряк, я уже муров десять назад знал, что ветер начал меняться, но предпочитал скрывать эту неприятную новость от Зорга, пока он не прикончит луковицу.
Почти сразу же раздались переливы серебристых свистков.
Весельный начальник занял свой пост в своего рода табернакле, посередине среза полуюта. Кнутовые дельдары забегали по куршее, готовые обрушить удары на голые спины рабов, если те помедлят с приготовлениями. Мы не стали медлить. Раздались новые свистки. Группа матросов тянула шкоты, брасопя единственный парус. Действовали они неуклюже, и я какое-то время упивался мыслями о том, как бы понравилось нашим старшинам поучить их флотским порядкам на борту фрегата или семидесятичетырехпушечного корабля. Тем временем с множеством треволнений, под треск шкотов, парус кое-как спустили. Задолго до того, как с ним справились и завязали гитовыми, мы уже сидели в полной готовности, вдавив ногу в упор, прижав другую к спинке передней скамьи, вытянув руки и сжимая мозолистыми ладонями вальки весел. Все канаты с петлями, державшими весла над водой, но все же за бортом удобный обычай капитанов галер внутреннего моря — вытаскивались сидящими у борта, в данном случае Золтой, что входило в его обязанности.
Теперь «Милость Гродно» покачивалась на легкой зыби, и все сорок весел были вытянуты над водой параллельно, образуя идеальный ряд. Должно быть, со стороны она выглядела как некое бегающее по воде животное, легкое и грациозное — с плавными обводами, возвышающаяся к богато изукрашенной корме с высоко задранным кормовым балконом и снижающаяся к тарану и шпирону, расположенными низко над водой.
Тип галеры, к которому принадлежала «Милость Гродно», назывался здесь, в Оке Мира, «свифтер четыре-сорок». Это означало сорок весел, по четыре гребца на каждом. Применяемая иногда на Земле очень неудобная классификация галер по числу гребцов на скамье на внутреннем море не применялась. Весла держали поднятыми, наготове. Барабанный дельдар ударил, раздалось единственное предостерегающее «бумм». Я увидел, как весельный начальник поднял взгляд на офицера, прислонившегося к поручням полуюта и облаченного с ног до головы в бело-зелено-золотой наряд. Теперь-то они там, на корме, несомненно, хоть немного почувствовали вонь, в которой мы сидели. Тот офицер прижал к лицу платок. Весельный начальник поднес к губам серебряный свисток, и я подобрался, готовый грести.
Прозвучал свисток, ударил барабан, и тот и другой — в отработанной серии звуков и приказов, и все весла как одно вошли в воду.
Мы плавно завершили гребок. Барабанщик-дельдар мерно отбивал ритм на двух барабанах — один тенор, другой бас. Еще один плавный, ритмичный, затяжной удар. Наши спины ритмично двигались взад-вперед, так что наши руки и вальки то и дело оказывались над согнутыми спинами рабов, сидящих перед нами, а потом ровно — ах, как ровно! — на себя.
«Милость Гродно» рассекала волны. Она двигалась, вызывая то же самое ощущение, которое казалось таким странным для меня, когда я впервые вступил на борт галеры на озере, из которого растет город Афразоя. А теперь, по этой водной глади внутреннего моря галера неслась как по рельсам. Она едва покачивалась, мчась вперед по штилевому морю, словно какой-то чудовищный жук о сорока ногах.
Галера наша была относительно невелика. Всего двадцать весел на борт это означало, что длиной она была намного ниже тех военных галер, какие я видел в военном порту Магдага. Так навскидку я б сказал, что её высота от ватерлинии не больше ста футов.[18] Опять же навскидку, поскольку я никогда не видел её издали и сбоку, её общая длина не превышала ста сорока футов.[19] Признаюсь теперь, меня озадачило, что эти свифтеры обладают и тараном, и шпироном — я считал их взаимоисключающими. Но позже я узнал, как именно сражались галеры на внутреннем море.
