Павел Амнуэль - Дорога на Элинор
— Вы боитесь меня? — вырвалось у Терехова. Он действительно так подумал: если Синицына считала его косвенным убийцей мужа, значит, по ее мнению, у него был мотив для преступления. Мотив мог сохраниться, и тогда Терехов становился опасен для нее тоже… Она хотела знать и боялась этого знания?
— Вас? — Жанна Романовна широко раскрыла глаза. — Что вы можете мне сделать? И зачем?
— Не знаю… Ничего. Я и вашему мужу ничего не сделал. Тут какое-то…
— Да, это я уже слышала, — Синицына сцепила пальцы рук, послышался хруст, будто ломались кости, Терехов испугался, что именно так и произошло, но Жанна Романовна положила руки на колени, пальцы едва заметно дрожали, выдавая ее волнение. — Что вы называете недоразумением? Эдик писал свой единственный роман всю жизнь. Никому не показывал, кроме меня, и только поэтому я могу сказать точно: «Вторжение в Элинор», написанное Эдуардом Ресовцевым, опубликовано под вашим именем. Это не может быть случайно. Кто-то выкрал у Эдика дискеты с текстом. Кто-то стер с «винчестера» директорию, в которой находился роман. Кто-то заменил фамилию Ресовцева на вашу. Кто-то напал на вас в метро, зная, что в вашем портфеле лежит диск с текстом нового романа. Кто-то подменил диски. Кто-то потребовал с вас выкуп за вашу интеллектуальную собственность. Кто-то произвел хакерскую атаку на ваш компьютер, в результате чего текст вашего собственного романа оказался уничтожен. Вся эта цепь событий могла произойти случайно?
— Нет, конечно! — воскликнул Терехов. — Значит, вы понимаете, что я здесь ни при чем! Я только не понимаю, зачем кому-то понадобилось…
— Ни при чем? — перебила Синицына. — Кто может подтвердить, что происшествие в метро вами не придумано? Кто докажет, что не вы сами заразили вирусом свой компьютер?
— Но я не мог попасть в квартиру Ресовцева, взять диск и стереть файлы с его компьютера! Я даже не знал, где он живет — и сейчас, кстати, не знаю тоже. Это ведь не его квартира, верно?
Жанна Романовна пропустила вопрос мимо ушей.
— И мотив у вас был, — заключила она свое обвинение.
— Мотив? — растерялся Терехов. Вот уж в чем он был совершенно уверен, так это в том, что не было у него причины вмешиваться в жизнь совершенно ему не известного Ресовцева.
— Вы исписались, — убежденно сказала Жанна Романовна. — Каждый ваш следующий роман раз в десять хуже предыдущего. Я прочитала их все за эти два дня. Мне важно было понять — почему вы так возненавидели Эдика, что захотели… Я поняла: это ненависть бездарности к таланту. Вы сумели прочитать «Элинор»…
— Как?! — вырвалось у Терехова.
— Не знаю, — отрезала Синицына. — Это вы мне сами объясните. Вы прочитали «Элинор» и поняли, что получили шанс подняться на новый уровень популярности.
Она сумасшедшая, — подумал Терехов. Конечно, сумасшедшая, как он этого раньше не понял. Странные жесты. Взгляд — то острый, как лезвие, то отсутствующий, будто женщина погружалась в собственное подсознание, а потом на мгновение всплывала для того только, чтобы озвучить очередную порцию обвинений. Конечно, она сошла с ума, когда муж — может, даже на ее глазах… Нужно быть с ней осторожным и главное — не спорить. Нельзя спорить с психически больным человеком.
— Вы противоречите сами себе, — сказал Терехов, высматривая путь к отступлению — до двери было шагов пять, а женщина сидела в глубоком кресле, подняться она не успеет, у него будет фора… если, конечно, Синицына не заперла дверь на ключ. Он не мог вспомнить…
— Зачем мне было красть «Элинор»? Вы считаете, что это гениальный роман? Допустим. Но ведь мне потом пришлось бы писать следующий. Я уже три недели мучаюсь, потому что не знаю, как поступить дальше. «Элинор» — это не мое. Я не могу писать так — не потому, что роман гениален, а потому, что этот стиль мне совершенно чужд. Ну, опубликовал я книгу, потешил публику. А потом? Ведь второго «Элинора» у вашего мужа нет?
— У меня уже нет и мужа, — сказала Синицына. — По вашей вине.
— Зачем?! — вскричал Терехов, не надеясь ничего объяснить и думая только о том, как поскорее выбраться из этого дома. Он больше никогда не появится на Шаболовке, никогда не увидит ни эту женщину, ни эту комнату, где, возможно, Ресовцев работал и печатал на машинке (это от нее, должно быть, остался след на столе). — Зачем мне было убивать вашего мужа, если я украл его роман и, значит, нуждался в том, чтобы он написал для меня следующий?
На этот логичный вопрос Терехов тоже не получил ответа, что лишь подтверждало безумие его собеседницы — она слышала то, что хотела слышать, говорила то, что намерена была сказать, и любые его оправдания имели не больше шансов дойти до ее сознания, чем глас небесный или доносившиеся с улицы громкие голоса.
Жанна Романовна опять хрустнула пальцами (на этот раз звук получился значительно более тихим), протянула к Терехову ладони, коснулась его колен и сказала неожиданно спокойным и даже дружелюбным голосом:
— Вы решили, что я сумасшедшая? Я действительно произвожу такое впечатление?
— Э-э… — Терехов растерялся окончательно. — Совсем нет…
— Да, — улыбнулась Синицына. — Поймите, Владимир Эрнстович, я лишь хочу узнать истину. И кроме вас, помочь мне не может никто.
— Но я никогда в жизни не видел вашего мужа!
Терехов нашел наконец в себе силы подняться и ринулся к двери, будто хотел протаранить ее своим телом. Он ожидал подножки, а может, даже пули в спину — кто знает, не держала ли Жанна Романовна пистолет в кармане платья или в ящике стола? Терехов успел оценить бредовость обеих мыслей — спрятать оружие в узком платье было невозможно, а чтобы дотянуться до ящиков, Синицыной пришлось бы встать и обойти стол. Он рванул дверь на себя, вспомнил, что открывалась она не в комнату, а в коридор, и навалился всем телом.
Дверь распахнулась — она и не была заперта, — и Терехов скатился по лестнице, будто за ним гнались по меньшей мере десять грабителей с ножами.
В себя он пришел на улице перед киоском, на прилавке которого к матрешкам добавились еще и три больших колобка с физиономиями Березовского, Гусинского и Абрамовича — трех евреев, съевших Россию.
— Поговорили? — радостно спросил продавец.
Не ответив, Терехов быстро пошел в сторону подземного перехода, последними словами ругая себя за нелепое желание узнать, кем был самоубийца, по-видимому, действительно написавший «Вторжение в Элинор».
У метро «Шаболовская» Терехов несколько раз огляделся, представив себе, как это выглядело со стороны — способностей к конспирации у него не было, наверняка он производил впечатление человека, скрывающегося от бдительного ока милиции, любой мог подумать, что у него не в порядке документы, и сдать ближайшему постовому.
