Максим Крючков - Клянусь победить врага
— Ты вовремя, — сказал ему тот, кого он знал под именами Преподобного и Баал-Зебуба.
— Охотник всегда все делает вовремя, — пожал плечами Конрад, ничуть не удивившись этой встрече.
— Надеюсь, ты не слишком обижен на меня за все случившееся? — смущенно потупившись, спросил бывший демон.
— Нет, — ничуть не кривя душой, ответил Конрад. — Ведь мы в конце концов нашли выход из порочного круга, а это куда важнее любых обид.
— Так, значит, друзья? — все еще не очень веря, посмотрел на него Преподобный. Конрад повернулся к нему и серьезно, без тени насмешки, кивнул.
— Друзья.
И, обняв просиявшего Преподобного за плечи, он повлек его к Свету, заслонившему собой уже все небеса.
А там, возле заброшенных руин, голубые, почти невидимые язычки пламени взвились над двумя мертвецами — и принялись жадно пожирать их, буквально растворяя одежду, плоть и кости и оставляя взамен лишь продолговатое, по размерам исчезающих в огне тел, пятно обугленной, прокаленной на многие дюймы вглубь земли.
3.Сэр Джон Гилеад, лорд-мэр Лондона, сунул руку под глянцевый черный парик с падающими на плечи локонами и с наслаждением почесал бритую макушку.
— Какая ужасная погода, сэр Купер. В воздухе уже пахнет смертью, а скоро станет еще хуже. И этот проклятый ветер никак не желает прекращаться, затмив черной пылью все небо.
— Об этом я и хотел с вами поговорить, сэр Гилеад, — с легким полупоклоном ответил Энтони Эшли Купер, граф Шафтсбери, исполнявший обязанности канцлера казначейства. — Его величество крайне обеспокоен этим моровым поветрием, пришедшим всего лишь на шестой год его правления, когда его позиции еще столь непрочны.
— Я уже принял меры, — вздохнул лорд-мэр, — хотя и не уверен в их действенности.
— Меры? — вскинув брови, недоверчиво посмотрел на него граф. — Какие меры?
— Сегодня ко мне обратился некий иезуит, весьма напористый молодой человек, с предложением избавить Лондон от нависшей над ним угрозы. Он был очень убедителен, и я принял его условия.
— И-е-зу-ит? — с расстановкой, словно речь шла о чем-то крайне неприятном, повторил Шафтсбери. — Уж не один ли из их охотников?
— Они называют себя коадъюторами, — робко заметил сэр Гилеад.
— Мне все равно, как они себя называют, — холодно отрезал граф. — Важно другое: кто будет платить этому… коадъютору… за его «услуги». И, кстати, сколько он потребовал с вас за них?
— О, сущие пустяки, — со всей непринужденностью, на какую он был способен, ответил сэр Гилеад. — Всего каких-то десять тысяч гиней.
— Которые ему, разумеется, должно будет выплатить мое казначейство? — проскрипел донельзя неприятным голосом Шафтсбери. Лорд-мэр, отметив про себя это «мое», но не подав и виду — в его планы совсем не входило ссориться с таким влиятельным и опасным человеком, — заискивающе улыбнулся.
— Ну, вы же понимаете, что дело это сугубо государственное, и вряд ли его величество будет возражать…
— Казна пуста! — резко оборвал его оправдания граф. — Уж вы-то знаете, что Кромвель позаботился об этом. И хотя я прилагаю все усилия для исправления подобного положения, десять тысяч все же является непомерной…
Он не договорил, поскольку здесь его прервали самого. И сделал это пронзительный женский крик, полный такого неудержимого, всеподавляющего ужаса, что оба собеседника, не сговариваясь, вскочили на ноги и в полном недоумении уставились на запертые двери кабинета.
— Эй, кто-нибудь! — опомнившись первым, возвысил голос граф Шафтсбери. — Что там происходит?
Дверь неуверенно приоткрылась, и в щель просунулось бледное, словно покрытое слишком толстым слоем пудры, лицо Каннингема, графского дворецкого.
— В чем дело, Каннингем? — сурово посмотрел на него Шафтсбери. — Что это за вопли посреди ночи?
— Крысы, милорд, — дрожа, как осиновый лист в преддверии бури, пролепетал дворецкий. — Они выползли из подвала и до смерти напугали служанку вашей супруги Китти.
— Нашла, из-за чего поднимать шум, глупая девка, — презрительно, но и с явным облегчением оттого, что все объяснялось столь просто, буркнул граф. — Неужели она никогда не видела этих тварей прежде?
— Таких — никогда, — судорожно сглотнув, помотал головой Каннингем.
— Каких «таких»? — с подозрением уставился на него Шафтсбери.
— Они горят, сэр, — чуть слышно выдохнул дворецкий. — Горят живьем.
— Ты что, пьян?! — вскинув брови так, что они исчезли под его париком, диким зверем взревел Шафтсбери.
Ответом ему стал тонкий, сверлящий уши писк, раздавшийся вдруг в самом кабинете.
— Господи Иисусе, спаси и сохрани, — воскликнул потрясенный Гилеад, попятившись. Его глаза были прикованы к выползшей из-за стенной портьеры крысе, охваченной ярким пламенем, словно она по неосторожности свалилась в горящий камин. Проползя пару ярдов, не переставая кричать от невыносимой боли, она вытянулась на начавшем тлеть ковре и издохла, сотрясаясь в ужасающих конвульсиях до последней секунды.
— Вот, дьявол, — ошеломленно произнес Шафтсбери, успевший за это время позабыть о своем гневе. Каннингем лишь молча кивнул, полностью согласный со своим господином. Внезапно он исчез, дернутый за шиворот чьей-то могучей рукой, и в кабинет ворвался капитан дворцовой охраны, забывший о всякой субординации.
— На псарне пожар, милорд, — запыхавшись от быстрого бега, отрапортовал он. Шафтсбери обратил к нему взгляд человека, уже ничему не способному удивляться.
— Что, тоже крысы?
— Нет, милорд. Собаки. Псари говорят, что они словно взбесились, а потом вспыхнули, причем одновременно все. Кроме того, с постов докладывают, что то же самое происходит и в городе: по улицам носятся горящие животные, и их много. Очень много.
— Они же спалят мне весь Лондон! — схватился за голову Гилеад.
— Уже, сэр, — словно только что его заметив, посмотрел на лорда-мэра капитан. — Со стены видно зарево, которое становится все шире. И, похоже, это только начало.
В этот момент волосков на запястье Шафтсбери что-то щекотно коснулось. Опустив глаза, граф недоуменно уставился на черную блоху, пытавшуюся как можно быстрее нырнуть под его рукав. Передернувшись от омерзения, он хотел уже стряхнуть ее на пол, когда блоха внезапно вздулась, словно накачиваемая невидимым насосом — и лопнула, извергнув крохотный султан огня, тем не менее, чувствительно обжегший его руку.
— Так сколько, вы говорите, потребовал этот ваш иезуит? — спросил Шафтсбери, задумчиво глядя на опаленную кожу и содрогаясь от одной только мысли о том, разносчиком ЧЕГО была эта блоха и какой опасности подвергалась только что его жизнь. — Десять тысяч гиней? Можете больше не беспокоиться на этот счет. Казна ему заплатит, и даже больше, чем десять тысяч.
