Валерий Язвицкий - Гора Лунного духа или Побеждённые боги
— Бириас, — проговорил Пьер, — я люблю тебя, как мужчина любит женщину, и с тех пор, как узнал тебя, не хочу быть богом. Мы бежим с тобой в далекие страны, и пока не умру я, ты будешь моей женой…
Пьер замолчал, видя, как напряженно работает мысль Бириас и какая борьба ураганом кипит в груди ее. Но вот словно похудело лицо ее, став одухотворенным, и большие глаза взглянули на него особым кротким и чистым взглядом женщины, когда она отдает всю свою душу. Она еще не сказала, но Пьер прочел ответ на ее лице, не умевшем лгать, как чистосердечно лгут лица европейских женщин.
— Я — раба твоя! — проговорила она, — приказывай, и все я исполню, хотя демоны потом возьмут мою душу.
— Я прогоню всех демонов, — шептал ей Пьер, — я сильнее всех жрецов храма!
Он страстно обнял ее, он был тронут до слез, ибо понял всю глубину жертвы этой первобытной души, понял, сквозь какие ужасы суеверий и фанатизма прошла любовь Би-риас. Она отдавала ему свою жизнь и земную, и загробную.
С этого дня новый внутренний свет не уходил из очей Бириас, и будто мягче и нежней стали очертанья ее лица.
С этого дня обостренной мыслью пред лицом смерти Пьер ловил все движенья души Бириас, пробуждал ее ум и готовил к побегу. Но он не мог оставить других трех жен, чтобы не возбуждать подозрений. Сама Бириас, согласно закону, уступала им ложе Лину Бакаба, не видя в этом ничего обидного — ревность неизвестна в стране Паруты.
Но Пьеру они стали тягостны, и только пьянящий напиток помогал преодолеть холодность к ним.
Так томительно долго и в то же время быстро шли дни, приближая для Пьера роковой срок. Он отчаялся в помощи, так как, по вычислениям Корбо, когда Пьер уезжал из Парижа, «Титан» должен был быть готов только к концу сентября. Правда, Форестье оспаривал этот срок и обещал закончить работы гораздо скорее, но Пьер не хотел обольщаться ложными надеждами и все больше и больше стремился к побегу.
Он осмотрел место своего паденья с горы Лунного духа, приблизительно находившееся в двух верстах на юго-восток от храма, и заметил ряд расщелин и каменных выступов, по которым, хотя с большим трудом, все же можно было взобраться к стене цирка. По этим мучительным ступеням можно было карабкаться только по одному человеку, что давало Пьеру возможность великолепно прикрывать свой путь выстрелами из револьвера. Толпа не могла достать его, а луков и стрел у жрецов не было.
С гребня стены цирка Пьер думал пробраться вместе с Бириас к своей палатке, где были съестные припасы, его ружье и ящики с запасными патронами. Все это рисовалось так ясно и четко, что Пьер сгорал от нетерпенья, ожидая той ночи, когда Бириас позовет его. Волнуемый предстоящим и тронутый преданностью Бириас, он постоянно беседовал с ней шепотом и ласкал ее. Раза два он заметил подозрительные взгляды других своих жен и понял, что за ними следят. Он стал осторожнее, во всем полагаясь на одну Бириас, и начал оказывать больше внимания женам.
Теперь истекала третья и последняя малая луна — Саи-нир, и завтра, после полудня, ждала его смерть.
* * *Пьер не спал всю ночь, ожидая свою Бириас. Одна из жен его, полная девушка, крепко спала недалеко от него, выпив две чаши пьянящего напитка. После безумных ласк, она ослабла к рассвету и сразу уснула. Пьер был бодр — Бириас налила в его кубок вместо напитка воды. При первых лучах она должна была придти, когда сон сокрушает самых бодрых, и в неверном еще свете бежать с Пьером по намеченным уступам.
Он напряженно смотрел в окно своего помещенья и видел, как, колеблясь, дрожала синева неба, как сжимались золотые ресницы звезд и бледнели.
— Неужели она не придет? — тянулось тоской в его мыслях, — неужели не придет?
Но вдруг что-то коснулось его плеча. Он вздрогнул и увидел Бириас, которая дрожащей холодной рукой закрыла ему рот. Сердце забилось в груди Пьера, гулом отдаваясь в ушах, и сухое дыхание с легким треском стало вылетать из его уст. Он на мгновенье закрыл глаза, и потом, ступая на кончики пальцев, вышел вслед за Бириас.
Собрав всю свою волю, Пьер медленно шагал за ней. Он держал ее руку и чувствовал через тонкую кожу, как бились тревожно все ее жилки. Но она шла твердо, без всяких колебаний, будто слепая сила влекла ее. Беззвучными змеями проскользнули они мимо спящего жреца-привратника.
Они не стали спускаться по широким лестницам, но, прячась в тени храма, Бириас повела Пьера в другую сторону. Там, скрываясь в предрассветных тенях, опускалась крутая лесенка, упираясь в непонятный каменный помост. Пьер не знал почему, но ему пришло в голову, что так ночью у древних ацтеков девушки уводили обреченного в жертву под нож жрецов в темном закоулке. Он отталкивал эту мысль, но жуткие сомнения охватывали его, ему чудился шепот ожидавших убийц, и казалось, что там движутся тени. Рука его невольно ощупала револьвер, и он передвинул металлическую пластинку, поставив с «предохранителя» на «огонь».
Но Бириас все влекла его вниз. Вот и зияющий черный вход в зловещем помосте из камня. Сердце его заныло и сразу замерло, когда Бириас неожиданно остановилась. Помедлив несколько секунд, она легко перепрыгнула вбок через камень и встала на землю вправо от входа. Пьер машинально повторил тот же скачок, и они быстро обогнули каменный помост, очутившись у стены двора при храме. Медленно и осторожно они двигались к выходу.
Пьеру стало как-то не по себе, мучительны и тягостны были ему недавние подозрения. Хотелось пожать, поцеловать руку своей Бириас, но он не делал этого, так как знал, что ей это покажется неприличным. В стене мелькнула узкая ниша, и Бириас, войдя в нее, плечом нажала высокий плоский камень в углубленьи. Камень медленно повернулся и выпустил из стен двора. Задвинув снова каменную дверь, она спустилась в ров и поползла на коленях. Пьер последовал ее примеру. Сердце его усиленно билось — они выбрались из храма и его неприступного двора. Он видел вдали белоснежную вершину горы Лунного духа, а там, за высоким гребнем, была его палатка.
Уже солнце взошло и обожгло первыми поцелуями косых лучей горные вершины. Незримые птички нежно звенели, будто звенели сами собой листья обступавших их кустов и деревьев. Ров кончился овражком, поросшим орешником и серебристой ивой. Здесь пахло влагой, и было полутемно в густых зарослях. Пьер крепко обнял и поцеловал Бириас, в порыве немого восторга пред ее мужеством беззаветной любви.
Но она отстранила его ласки и шепнула, касаясь устами его уха:
— Лину Бакаб, у жрецов всюду глаза и уши.
Они вползли в густую рощу оливковых деревьев и скрылись между стволами.
— Теперь бежим, — шепнула Бириас, и они побежали, стараясь миновать сучья, чтобы не было шума.
