Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы
Отступник после того, как встретил меня столь странным долгим взглядом, больше не обращал ни на кого внимания, кроме своего соседа, кеммерера, чья проявляющаяся сексуальная чувственность приковывала к нему Отступника. Наклонившись к соседу, Отступник что-то тихо шептал ему, на что тот отвечал коротко, стараясь отшатнуться от него. Долгое время никто из присутствующих не издавал ни звука, и тишину нарушало только еле слышное перешептывание Отступника со своим соседом. Фейкс в упор твердо смотрел на одного из Шутов. Отступник быстрым мягким движением положил руку на кисть кеммерера. Кеммерер торопливо, со страхом или отвращением отдернул руку и посмотрел на Фейкса, словно прося о помощи. Фейкс не шелохнулся. Кеммерер застыл на месте и не шелохнулся, когда Отступник снова прикоснулся к нему. Один из Шутов закинул голову и разразился долгим искусственным смехом:
— Ах-ах-ах-ах…
Фейкс поднял руку. Сразу же все лица по кругу обернулись к нему, словно он должен был собрать их взгляды в единый сноп.
Стоял полдень, и шел дождь, когда мы вошли в зал. Серый блеклый свет, падавший из щелей окон под крышей, скоро окончательно померк. Теперь в зал упала беловатая полоса света, вытянувшаяся как вздутый призрачный парус, она спускалась со стены на пол и падала на лица девятерых, сидевших у стола; за пределами строения бледный свет щербатого ломтя луны освещал лес. Огонь уже давно догорел, и в зале больше не было света, кроме этого рассеянного лунного сияния, падавшего на застывший круг, на их лица и руки, на неподвижные спины. В смутном сумрачном свете я увидел застывший профиль Фейкса, словно вырубленный из бледного камня. Луч лунного света чуть переместился и упал на черную массу — то был кеммерер, склонивший голову на колени; сцепленные руки его были простерты по полу и тело постоянно сотрясалось приступами дрожи, которым сопутствовали повторяющиеся шуршащие звуки, когда Шут, сидевший в темноте по другую сторону круга, шарил по полу. Все они были связаны между собой, все, словно они были узелками сплетения паутины. Хотел я этого или нет, но я чувствовал эту связь, эти безмолвные неподвижные содрогания, которые шли через Фейкса, старавшегося объединять и контролировать их, потому что он был Центром, он был Ткачом. Лунное сияние поблекло и умерло, добравшись до восточной стены. Сплетение силы, молчания и напряжения все росло.
Я постарался уйти от мысленного контакта с Предсказателями. Мне было очень трудно это сделать, потому что я чувствовал, как меня втягивает в свои сети это молчаливое напряжение. Но когда я поставил барьер, стало еще хуже: теперь я стал отрезан от всего и барахтался внутри самого себя, борясь с галлюцинациями, когда мне казалось, что кто-то касается меня, и я что-то вижу: через меня летела вереница каких-то диких образов и понятий, обрывков сцен и ощущений с сексуальным оттенком и чудовищно жестоких, меня заливала волна красно-черной эротической ярости. Я был окружен огромными темными провалами, разевающими свои влажные зевы, искривленными губами, я терял равновесие, я падал… Если я не смогу вырваться из этого хаоса, я в самом деле рухну, я сойду с ума, и спасения мне нет. На меня настойчиво действовали силы, не нуждающиеся в словах, беспредельно мощные и странные, чьим источником было напряжение, идущее от секса и всех связанных с ним извращений, от болезненных разрывов действительности, не имевших ничего общего со всепоглощающей дисциплиной предельной собранности, которые далеко превышали мои способности контролировать реальность или сопротивляться ей. И все же пока они были под контролем. В центре по-прежнему был Фейкс. Шли минуты и часы, лунный свет переполз на другую стенку, и вот уже погас лунный свет и стояла лишь тьма, и в центре этой глубокой темноты по-прежнему был Фейкс: Ткач, женщина, женщина, облитая светом. Свет лился серебряным потоком, он был тверд и звенел, и женщина была в броне и с мечом. Внезапно ослепительно вспыхнул свет такой яркости, что глаза не могли выносить его, свет воссиял над ней, пламя, и она вскрикнула в ужасе и боли:
— Да, да, да!
Шуты снова разразились монотонным смехом «Ах-ах-ах!», который поднимался все выше и выше, превращаясь в вопль, который все длился и длился, дольше, чем может выдержать любой голос, и время остановило свой бег. В темноте началось какое-то движение, словно кто-то прорывался к свету, вторжением разрывая цепь древних столетий.
— Света, света, — ровно сказал чей-то голос, заполнивший, казалось, все пространство, и мне показалось, что он звучит несчетное количество раз. — Света. Бревно в огонь, вот так. Еще света.
Это был врач из Спрева. Он вошел в круг. Круг был разломан, разорван. Он стал на колени рядом с Шутами, которые были самыми хрупкими из всех, оба они лежали, скорчившись на полу. Кеммерер лежал головой на коленях у Фейкса, судорожно хватая воздух и содрогаясь всем телом; руки Фейкса с рассеянной ласковостью гладили его волосы. Отступник, мрачный и рассеянный, забился в угол сам по себе. Встреча была окончена, время пошло в своем обычном ритме, паутина мощи и силы упала усталыми складками. Где крылся мой ответ, загадка для оракулов, двусмысленное пророчество?
Я встал на колени рядом с Фейксом. Он посмотрел на меня своими ясными глазами. И в это мгновение я увидел его в том же облике, каким я его видел в темноте — женщина, залитая светом и горящая в пламени с криком «Да!..»
Мягкий и звучный голос Фейкса нарушил видение.
— Ты получил ответ, Вопрошающий?
— Я получил ответ, Ткач.
И в самом деле ответ мне был дан. Через пять лет Геттен станет членом Эйкумены: ДА. Разрешены загадки, рухнули препятствия. И даже сейчас я думал о сути ответа — не столько о самом пророчестве, сколько о том, что я видел. Во мне жило убеждение, что ответ был верен. В нем была непреклонная ясность, как в ломте хлеба.
У нас есть корабли класса НАФАЛ, мы можем мгновенно связаться через любые пространства и общаться телепатически, но мы так и не приручили предчувствия, чтобы они верно служили нам, покорно ходя в упряжи; чтобы освоить это искусство, надо оказаться на Геттене.
— Я служил нитью, — через день или два после Предсказания сказал мне Фейкс. — Энергия росла в нас и росла, волны ее вздымались и опадали, с каждым приступом удваивая свою мощь, пока она не прорвалась, и свет вспыхнул во мне и вокруг меня, я сам был светом… Старик из Крепости Арбин как-то сказал, что, если Ткача поместить в вакуум в момент, когда к нему приходит ответ, он будет гореть годами. Это то, чему Иомешта поклоняется в Меше: что он видит и прошлое и будущее совершенно ясно, и не на мгновение, но всю свою жизнь, и это пришло к нему после Вопроса Шорта. Поверить в это трудно. Я сомневаюсь, что человек в состоянии вынести это. Но неважно…
