Оксана Обухова - Циклопы. Тетралогия
Парнишки быстро проскочили длинный коридор с расписанными стенами, прошли к умывальникам.
Завьялов предположил, что помимо папиросной пачки, в карманах пацанов лежит и коробочек с травкой. Парни решили забить "патроны" прямо в клубе, в тепле, при свете. Туалет под боулингом был непопулярен, посетители предпочитали не бегать по лестнице, а навещать удобства первого этажа или ресторана.
Парнишки обустроились в углу возле корзины для использованных бумажных полотенец. Закрыли спинами то, что собирались творить шаловливые ручонки…
В уборную зашел Завянь.
Кешу, на подходе к лестнице зацепил завьяловский знакомый, выпутаться Иннокентий не смог – застрял наверху, пытаясь сообразить – что делать?! раз инструкций не было!
Парнишки оглянулись на шикарно прикинутого дядю. Развернулись, пряча ручонки за спиной…
– Ребята, папироску не одолжите? – сглотнув тугой, застрявший в горле тошнотворный комок, просипел Завьялов. Просительно. Как нищий.
Ребятки оглядели, невразумительно мычавшего дедка в нехилом костюмчике и штиблетах. Подумали – ошиблись: дед не крутой папик, а чмо, обвязанное шейным платочком.
Тот, что был в малиновой куртке, нагло хмыкнул:
– Ты чо, дед? "Белочку" словил? Вали отсюда!
Наглецов и малолетних хамов Завьялов не переносил.
Вот вроде бы. Подошел приличный трезвый гражданин. Весьма почтенного возраста, заметим. Попросил у молодежи папироску.
Так почему б не дать? А сразу в хамство.
Завьялов поддернул обшлаги пиджака. Поглядел на молодежь сурово.
– Я вас по-хорошему попросил, ребята. Угостите папиросой.
– По пятницам не подаем! – заржал обсосок в желтой куртке.
– А зря, – сказал Борис.
Внутри Завьялова поднялась сокрушительная волна ярости – ярости голодного перед жующими скотами! – правая рука метнулась к кадыку паршивца в желтой куртке: ударила! Мысок левого ботинка врезался под коленную чашечку второго недоумка!
Недоумок крайне удобно шлепнулся перед Завьяловым, подставляя ему задницу с карманом. Из руки вывалился спичечный коробок.
Борис вытащил из чужого кармана папиросную пачку. Одним умелым движением сделал крохотный, на папиросочку, надрыв. Выбил беломорину…
– Поджига – есть? – хрипло произнес.
Паренек в желтой куртке, кряхтя и охая, достал из кармана курточки зажигалку, не глядя протянул ее драчливому деду…
Завьялов затянулся сразу на полпапиросы. Беломорина трещала искрами в трясущихся пальцах с желтыми никотиновыми отметинами, по телу расползалось блаженная истома… Голова кружилась, как после целого стакана водки! Ощущение было как… Как добежать до унитаза после трех литров пива, да еще успеть ширинку расстегнуть! Как почесаться!
Когда-то, лет десять назад, молодой и никому не известный мотогонщик Борис Завьялов пришел вторым.
На трибуне сидела Леля. В раздевалке заштатного мототрека – одна полноценно функционирующая душевая кабинка. К кабинке очередь в пятнадцать человек.
– Поедем домой, – сказала Леля, – вымоешься там.
Борис поехал. Сидя на заднем сиденье такси рядом с Лелей – байк остался в ангаре техпомощи, колесо перед самым финишем пошло в разнос – едва умом не тронулся: вспотевшие чресла чесались до жути! почесываться перед Лелей внук не решился.
Когда разделся дома в ванной комнате, минут пять остервенело драл ногтями кожу и не мог остановиться! Ощущение было таким балдежным, что аж челюсти сводило и голова звенела!
Ощущения от первой затяжки побили рекорд десятилетней давности. Завянь затянулся еще разок… Легкие заполнились блаженством… Пошли еще какие-то воспоминания
Борис Завьялов куревом не баловался. Не потому, что был идейным. Спортсменом с малолетства. А потому что, повод был и случай.
Давным-давно высокорослый четырнадцатилетний подросток Завьялов заскочил на соседнюю дачу, где лихо праздновали день рождения. (Леля в город отбыла, оставила мальчишку безнадзорным.) Завьялова пригласили к "взрослому" столу, налили фужер шипучки…
Среди гостей соседа сидела прекрасная полногрудая тетенька. Густо подмалеванная брюнетка лет тридцати с шалыми глазами. Завьялов пил шипучку, ловил на себе заинтересованные взгляды тетеньки…
Четырнадцать лет. Как каждый подросток означенного возраста Завьялов мечтал о взаправдашнем сексе с умелой женщиной. Когда тетя поволокла мальчонку в уголок, подумал – наконец, СВЕРШИТСЯ!
Облом свершился. Тетка присосалась к подростку как пиявка. Огромным, пахнущим сигаретами и водкой ртом…
Подростка вырвало. Позорно – тут же! Едва успел через окошко свеситься.
Завьялова рвало – безудержно! как только перед мысленным взором появлялись большие и желтые прокуренные зубы тетеньки, накатывал очередной позыв!
В тот день, под гнусным впечатлением, Борис Завьялов дал себе зарок – курить не будет.
И девушек Завянь выбирал соответственных – некурящих, ч и с т е н ь к и х: с ухоженными шкурками.
Звероватая амазонка была лишь исключением, подтвердившим данную закономерность.
…Завьялов в три затяжки уничтожил папиросу. Крайне удивился: нос, вроде бы, – вонь ощущает, а тело радуется! Склонился над ушлепками, взялся прокуренными пальцами за сережку-колечко в ухе "желтого" недоумка, немного мочку оттянул, сказал:
– У нас с вами разные "белочки", короеды. Ваша с сережками в ушах и "Чупа-Чупсом". Моя – в тельняшке.
Распрямился, погляделся в зеркало над умывальником. Напротив отразился довольный жизнью молодцеватый дед в костюме и рубашке от лондонского дома.
Исчезнувшая в кармане пачка приснопамятного "Беломора" с английским шиком сочеталась плохо. Но пусть кто слово скажет!
Уходя от умывальников, Завянь подумал, что как-то странно он утырков уработал… Использовал нетипичные, но крайне действенные удары.
Причем… Если бы т е л о захотело уработать наглухо придурков… То уработало бы без всякого сомнения. Кадык и гортань желтого оболтуса превратились бы в костяной винегрет. Мысок ботинка, ударь хоть чуть сильнее – выбил бы на хрен коленный сустав!
Но т е л о било с осознанием и адекватностью наказания. Не покалечило, – слегка отшлепало.
Занятно. Дед служил в доисторическом десанте? Рефлексы тренированного тела возобладали над рассудком Бори?
Припомнив, как корежило тело в ванной, Завьялов мысленно его поблагодарил. Озверевшее от никотинового голода, оно вполне могло накостылять ребятишкам по самое небалуйся. По самую палату интенсивной реанимации.
– Борис Михайлович! – к Завянь сбегало по лестнице собственное встревоженное тело. – Куда вы запропастились?! На меня там куча народу навалилась, вас – нет!
