Николай Романецкий - Отягощенные счастьем
Рэд выругался так, как не ругался при ней никогда.
— Никуда меня не отправят! Ты плохо знаешь Дину. У Дины теперь действительно много денег. — Рэд усмехнулся. — Ей было ради чего рисковать.
— Зато ты Дину, похоже, хорошо… — Гута замолчала, не договорив. До нее вдруг дошло, что связывало мужа и дочку Барбриджа на самом деле. — Боже всемогущий! — воскликнула она. — Бо-же все-мо-гущий!!!
— Да-да, — сказал Рэд. — Все совсем не так, как ты себе представляла.
— О Рэд… — Гута снова заплакала.
Еще утром она поклялась, что сегодня Рэда к себе не подпустит, но теперь все изменилось. Потому что желание отомстить она очень хорошо понимала, потому что сама не раз испытывала подобное чувство.
А когда все закончилось, Рэд сказал:
— Неужели ты подумала, что я способен променять тебя на эту смазливую куклу?!
Она без слов потерлась носом о его щеку. Но тут же мысли ее вернулись к случившемуся. А потом убежали в завтра. И тогда она сказала:
— Если капитан Квотерблад спросит меня, где ты был вчера ночью, я не смогу соврать.
— А раньше могла, — со вздохом заметил Рэд.
— Раньше была совсем другая жизнь. Раньше я сидела в окопе и отстреливалась от всего мира. В последние дни мне показалось, что я наконец из окопа вылезла.
— Как хочешь, — сказал Рэд. — Только имей ввиду… Я не жалею о сделанном. Ни капли.
И было непонятно, что именно он имел в виду.
Полиция явилась в дом назавтра. Рада не было: он ушел на биржу труда. Гута только-только отвела Мартышку в школу, выслушав по дороге массу восторженных вскриков.
Впрочем, капитан Квотерблад семью бывшего сталкера Шухарта на этот раз своим персональным вниманием не почтил, прислал какого-то плюгавого, весьма смахивающего на серого мышонка сержантика.
Мышонок не стал ходить вокруг да около, спросил напрямик:
— Миссис Шухарт, где ваш муж был прошлой ночью?
— Веточки корявые, а вам что за дело? — сказала Гута.
Мышонок и глазом не моргнул:
— У нас есть в отношении вашего мужа кое-какие подозрения. Потому я и задал вам такой, вопрос.
— Мой муж спал! — Гута тона не смягчила. — Сладко-пресладко! Под моим теплым боком!
— Я имею в виду не сегодняшнюю ночь, — напомнил мышонок.
— Если вы полагаете, что ночи у нас отличаются друг от друга, то ошибаетесь, — сказала Гута, поражаясь вновь вернувшейся к ней решимости. — Муж был дома. А что случилось?
— Умер старый Барбридж.
— Ах вот в чем дело! — Гута тщательно разыграла возмущение. — И вы, разумеется, решили, что его убил Рэд Шухарт по прозвищу Бешеный?!
— Не имеет никакого значения, что мы решили! — В голосе мышонка тоже зазвучали стальные нотки. — Я вас спрашиваю, где был ваш муж прошлой ночью!
Гута не сбавила тон:
— Вы меня простите, но причины убить Барбриджа имелись у доброй половины города Хармонта! И добрая половина города Хармонта не слишком расстроится, узнав, что эта мразь наконец отдала Богу душу… Что же касается моего мужа, то он всю прошлую ночь трахался. Естественно, в своей собственной постели со своей собственной женой.
9. МАРИЯ ШУХАРТ, 15 ЛЕТ, АБИТУРИЕНТКА
Едва ушел дядя Дик, приперлась старуха Норман.
Папка, ясен перец, на звонок не откликнулся, продолжал себе торчать в гостиной. К соседке вышла мать, пригласила на кухню.
День открытых дверей какой-то, подумала Мария, но ПРИСЛУШАЛАСЬ: частенько разговоры мамы со старухой Норман были достаточно прикольными. Однако на сей раз беседа поначалу как бы ничего особенного из себя не представляла. Принялись пережевывать кухонные рецепты, нестираное белье и прочую лажу. Мария вернулась к учебникам. Однако полностью разговор не погасила, цеплялась краешком внимания. И потому услышала вопрос соседки:
— Скажи мне, Гута, старик ваш требует за собой какого-нибудь ухода?
Мать удивилась такому вопросу, но ответила честно:
— Нет, Эллин. Он же не ест, не пьет и в туалет не ходит. Я, конечно, делаю для него кое-что, кровать, скажем, разбираю на ночь. А утром застилаю снова, несмятую… В общем, скорее это даже не для него, а для себя… Чтобы по-человечески было, понимаете?
— Понимаю, — сказала старуха Норман. — А вот у меня Стефи изменился… Словно хочет чего-то…
— Не может быть, — сказала мать. — Мумики никогда ничего не хотят, потому что…
— Я тоже раньше так считала, — оборвала ее старуха Норман. — Но вот в последнее время… — Она помедлила. — Когда я ухожу из дома, там что-то происходит. Передвигаются стулья, пачкается посуда, разбрасывается спальное белье. Приду, уберу, наведу порядок. А потом опять все повторяется. Причем пока я с ним, тишь и гладь. Стоит же выйти, все сначала. Как в детстве, бывало, когда он был ребенком…
Мария улыбнулась. Наконец-то старуха Норман заметила, что и в ее доме что-то творится…
— Веточки корявые, не может быть! — повторила мать. — Они же еле движутся. Папаня пока руку поднимет, четверть часа пройдет.
— Стало быть, по-вашему, я сошла с ума? — В голосе старухи Норман послышалось нескрываемое раздражение.
— Да нет, конечно, — отозвалась мать. — То есть я хочу сказать… Ну я просто не знаю. У нас ничего такого никогда не случалось.
Так уж и не случалось, подумала Мария. Очень даже случалось. И не такое еще!
— Вот я и думаю, — продолжала старуха Норман, — что Стефан делает все это для того, чтобы за повседневными заботами я забывала о его смерти. Такой чуткий мальчик…
Марии очень хотелось посмотреть сейчас на мать. Наверное, та в изрядно обалделом виде. И не удивительно! Судя по всему, у старухи Норман после того, как к ней тоже явился мумик, совсем башня рухнулась.
— Мария! Маменька у вас?
В отличие от деда Шухарта. Стефан Норман всегда начинал разговор первым.
— Да, у нас.
— Языком молотит, как всегда?
— Беседует с мамой, — дипломатично ответила Мария. Тебя, тормоз, мне еще не хватало, подумала она.
— О чем?
Мария пересказала содержание разговора матери со старухой Норман.
— Так-так, — сказал Стефан. — Старая стерва сделала выводы из происходящего с точностью до наоборот… Послушай, Мария, у меня к тебе есть просьба. Объясни ей суть. О том, что в нашем доме бардачишь ты, можешь не рассказывать. Пусть виновником буду один я. Все равно ведь ты делаешь все это по моей просьбе.
Мария подумала и ответила:
— Я не могу объяснить ей суть. Такая новость будет для нее слишком крутой.
— Тогда грохни старуху. — Слова сыпались, как песок в песочных часах,
— равнодушно и размеренно. — Ведь ты можешь и это.
Да, подумала Мария, это я могу и могу очень чулково. Но неужели мама родила меня только для того, чтобы я помогала давно умершим и убивала живых!
