Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)
— У этих ученых, знаете ли, ум за разум заходит. Они шуток не понимают. Ни малейшей склонности к юмору! Я вас уверяю. Наука убивает, знаете ли, и здравый смысл, и здоровый смех.
Предприимчивое литературное агентство прислало Бенсингтону отдельный оттиск ругающей его статейки, помещенной в одной бульварной газетке, с предложением доставить сотню таких оттисков за одну гинею. Две очаровательные молодые леди, совершенно ему не знакомые, явились с визитом и, несмотря на видимое негодование кузины Джен, остались пить чай, а потом прислали свои альбомы с просьбой об автографе.
Вообще, Бенсингтон должен был привыкнуть видеть свое имя в газетах рядом с изложением самых нелепых идей, ему приписываемых, и читать об интимности с ним таких людей, о которых он никогда не слыхивал, так что мечты его о приятности славы должны были окончательно и навсегда рассеяться.
Надо, однако, заметить, что общественное мнение вовсе не относилось к Бенсингтону враждебно (если не считать Бродбима). Публика просто забавлялась Гераклеофорбией, полагая, что она окончательно похоронена, вместе с гигантскими осами и крысами, так что впредь о ней не будет и упоминания. Блеснул мыльный пузырь — и лопнул. Особенно потешали публику карикатуры на выдающихся людей эпохи (в том числе и на самого Бенсингтона), якобы наевшихся Гераклеофорбии — «Пищи для рекламы». О появлении гигантских детей и вообще о каких-нибудь дальнейших последствиях великого открытия никто и не думал.
Однако нашлись все же люди более дальновидные, пугавшиеся этих последствий. Молодой Катергам, например, родственник графа Пьютерстона, восходящее политическое светило, рискуя прослыть чудаком, написал даже длинную статью в «Летописи девятнадцатого и прочих столетий», где рекомендовал запретить производство «Пищи богов». Такого же мнения держался, собственно говоря, и сам Бенсингтон.
— Они, по-видимому, не совсем хорошо понимают, чем все это может кончиться… — сказал он однажды Коссару.
— Разумеется, не понимают.
— А что же мы с вами? Как подумаешь о будущем… Маленький Редвуд… да и ваших трое… Ведь они, пожалуй, будут ростом футов в сорок… Продолжать ли нам опыты?
— Продолжать ли? — воскликнул Коссар в глубочайшем удивлении и самой резкой фистулой. — Обязательно продолжать! Что же мы с вами иначе станем делать? Карамельки, что ли, сосать между завтраком и обедом?..
— Серьезные последствия! — продолжал он после небольшой паузы. — Ну, конечно, серьезные последствия! Обязательно! Из-за чего же иначе работать, как не из-за серьезных последствий? В кои-то веки в наши руки попала возможность добиться серьезных последствий, а вы намерены отступать? Это было бы бесчестно, позвольте вам сказать! Да, бесчестно!..
Коссар задыхался от негодования.
Бенсингтон, однако, не мог больше работать в своей лаборатории с прежним увлечением. Серьезные последствия не соблазняли человека с такими скромными вкусами, какими обладал он. Открытие, конечно, великое… но не довольно ли тех плодов, которые оно уже принесло? Ферма в Хиклиброу, несмотря на то, что она совсем разрушена, поднялась теперь в цене до девяноста фунтов за акр, а что касается славы, так ее более чем достаточно… Бог с ней совсем!
Не всегда, впрочем, Бенсингтон так думал. Работая в лаборатории, этот маленький человечек, в очках и стоптанных туфлях, по временам вновь начинал мечтать о серьезных последствиях своего открытия — о новом мире, о гигантском человечестве, которое станет новой силой во вселенной, о результатах вмешательства этой силы во вселенские дела, и прочее, и прочее. Но все же такие мечтания кончались обыкновенно отступлением — еще большим упадком духа, более мучительными опасениями…
2
Тем временем во внешнем для Бенсингтона мире, создавшем его славу, появилась блестящая фигура, сосредоточившая на себе всеобщее внимание. Это был доктор Уинклс — тот молодой практик, через посредство которого Редвуд начал давать Гераклеофорбию своему сыну. «Пища богов», очевидно, заинтересовала его еще раньше, чем превратилась в «Пищу для рекламы», и появление гигантских ос увеличило этот интерес.
По наружному виду, манерам и моральным своим качествам Уинклс принадлежал к числу тех людей, которых называют «из молодых, да ранний». Восходящее светило среди врачей-практиков, он представлял собой статного, красивого человека с сухими, быстрыми, проницательными глазами алюминиевого цвета, чисто выбритым мускулистым лицом, белокурыми волосами и ловкими, энергичными движениями. Он всегда был во фраке, в черном галстуке, с толстой золотой цепочкой поперек жилета, украшенной большим количеством жетонов и подвесок. Особого покроя шляпа придавала ему еще более значительный вид.
Он с самого начала сделался сторонником Бенсингтона, Редвуда и «Пищи богов», а по временам проявлял такой авторитетный тон по отношению к великому открытию, что даже самому Бенсингтону приходилось отступать перед ним на задний план.
— Все эти мелочи ничего не значат, — заявил он в ответ на сомнения Бенсингтона относительно опасности проведения опытов над людьми, — решительно ничего не значат. Важное открытие. Обращаясь с ним умело, толково контролируя действие нашей Пищи, мы получим могущественное средство для воздействия на жизнь вообще. Надо зорко следить за делом. Мы не должны ни бросать его, ни выпускать из своих рук.
И он действительно не выпускал. У Бенсингтона он бывал теперь каждый день. В определенный час карета его неизменно подкатывала к крыльцу дома на Слэн-стрит, и через несколько минут он уже находился в гостиной с какими-нибудь новыми сведениями или предложениями.
— А знаете ли, — говорил он, например, — вчера Катергам разглагольствовал о нашей Пище в церковной ассоциации.
— Ведь он, кажется, родственник премьер-министра, не правда ли? — спрашивал Бенсингтон.
— Да, они в родстве, — отвечал Уинклс. — Способный молодой человек, очень способный. Правда, реакционер, сбитый с толку, упрямый, но все же очень талантливый. Он, по-видимому, намерен добиться славы, борясь с нашим открытием. По крайней мере, принялся за это очень горячо. Вчера говорил о нашем предложении ввести Пищу в начальные школы…
— Как, в начальные школы? У кого же было такое предложение?
— Да я как-то проговорился на этот счет в политехникуме… так, мимоходом. Пытался разъяснить благотворное влияние Гераклеофорбии, доказывал, что она вполне безвредна, несмотря на некоторые случайности, которые свидетельствуют о противном, но больше уже не повторятся… Понятно, если препарат будет вполне чист… Ну, вот Катергам и подхватил нечаянно брошенное мною слово.
