Юлия Иванова - Последний эксперимент
— Но откуда она взялась?
— С Земли-альфа. Колба была упакована в одном из ящиков.
— Как же ты смог догадаться о ее назначении?
— Случайно. Просто экспериментировал. Что это такое, понял потом, когда стал сопоставлять симптомы своей болезни с этим. — Гур указал на полки.
Он явно что-то недоговаривал.
— Но ее состав, формула? Природа действия? Альфазин исчезает из обычного сосуда и моментально всасывается в кровь…
— Какое-то неизвестное нам вещество.
— Однако его должны были знать на Земле-альфа.
— Возможно. Никаких сведений на этот счет. Гур наверняка хитрил. Он был химиком и слишком любопытным, чтобы не докопаться до сути. Чего он боится? Я почти покойница.
— Эта колба здесь?
— Альфазин кончился, — сказал Гур, — ты слишком много хлебнула. Я даже не смог продержаться в цирке до конца сезона. Там отлично платят, но их интересовали лишь сеансы гипноза. И не только их. — Гур насмешливо скосил на меня глаза. — Что ты еще хочешь знать?
— Чем они отличались от нас?
— Способностью чувствовать.
— Что ты имеешь в виду?
— Во всяком случае, не те пять чувств и инстинкты, вроде самосохранения, которыми обладают и животные. Я говорю о чувствах друг к другу. Можно назвать это совестью, общественным самосознанием — как угодно… Наш рай убил человека, позволил ему убежать в себя.
— Не понимаю…
— Они умели мечтать и жалеть, любить и ненавидеть. Непонятные слова, да? Они совсем иначе воспринимали мир и себя в мире. Гораздо обостреннее, глубже, полнее. Тот человек знал и страдания — пусть! Но это заставляло искать выход, бороться, переделывать мир. У них было искусство.
— А разве у нас…
— У нас искусность. Искусные маляры, танцоры и джазисты, которые хотят выразить только то, что умеют раскрашивать холст и стены, отплясывать лучше всех «чангу» и барабанить по клавишам. Они развлекают толпу и получают за это чеки. У равнодушных не может быть искусства. Человечество остановилось в развитии. Оно ничего не хочет и никуда не стремится. В науке осталась лишь горстка любознательных, которые удовлетворяют свое личное любопытство и плюют на человечество. Любопытство кошки, гоняющейся за собственным хвостом. Земля спокойных, земля живых мертвецов.
Впервые, в жизни я ощущала себя безнадежной тупицей. Предположить, что Гур попросту помешался на Земле-альфа и его странные утверждения не стоит воспринимать всерьез, было бы легче легкого. И все-таки и «болезнь Гура», и его власть над Ритой, и загадочное решение Риты умереть, и двери, которые открывались непонятно как, и тайник — все это было реальностью и требовало объяснений. Но мое время кончилось.
Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Поспать бы! То ли дала себя знать усталость, то ли начало действовать средство Гура, но я совсем отключилась и даже не сообразила, где я, когда в мое плечо впились пальцы Гура.
— Не поняла? Не веришь? Николь…
Судя по часам, я уже давно находилась на том свете. Но Гур с его птичьими когтями никак не походил на ангела.
— Не поняла? Хочешь понять?
Я хотела только спать. Я будто скользила по наклонной плоскости куда-то в небытие, и если это была смерть, то я желала ее. Но меня удерживали пальцы Гура.
— Хочешь понять? Ты останешься здесь. Тайник в твоем распоряжении. Если хочешь понять… Я дал тебе подкрашенную воду… Я сам… я сам этого хочу. Чтобы ты поняла. Чтобы был кто-то еще. Я больше не могу…
Его пальцы разжались, и я тут же полетела в бездну. Моя последняя мысль все-таки была о смерти — я уже забыла, как засыпают в двадцать лет после сильной усталости.
Примыкающая к тайнику комнатушка, похожая на дно колодца, теперь была домом. Только самое необходимое — крошечная ванная, допотопный немой робот, кое-что из гардероба и косметики, доставленное Гуром из города по моему заказу, столик, кресло и тахта. С утра до вечера я валялась на ней, обложенная книгами и словарями, и пыталась разобраться в странных историях, где люди говорили друг другу таинственные слова, похожие на молитву, убивали себя и других, сражались с ветряными мельницами, разыгрывали длинные нелепые спектакли вокруг самых элементарных желаний. Особенно связанных с женщиной.
Я воспринимала только их музыку. Ее можно было просто слушать, не докапываясь до логики и здравого смысла. Беспокойство, которое она вызывала, не навязывалось извне, а было внутри меня, пока еще не понятное, но крайне занятное. Я слушала себя,
Мне никто не мешал. Лишь иногда за дверью слышался раздирающий душу скрип (это вычитанное «раздирающий душу» мне понравилось), и появлялся мой робот, чтобы накормить меня, подобрать с пола книги и, унося полную пепельницу окурков, удалиться с «раздирающим душу» скрипом.
Среди ночи я сквозь сон слышала шаги Гура. Вниз по лестнице и дальше по подземному коридору. Куда и зачем он ходил, я не знала. Выходить в коридор мне было строжайше запрещено, и Раздирающий Душу бдительно следил, чтобы я не нарушила этого запрета. Шаги Гура звучали чуть слышно, но почему-то каждый раз будили меня. Лишь потом я сообразила, что бессознательно ждала их в полусне.
Под утро он возвращался. Попасть в тайник можно было только через мою комнату.
Делая вид, что сплю, я наблюдала, как он крадется во тьме мимо моей тахты. Он прекрасно ориентировался в темноте, скользил меж стульев, которые я нарочно расставляла на его пути, с бесшумной грацией кошки. Как и в тот вечер, когда был Эрлом Стоуном. Почему он переменил имя и профессию? Что сейчас составляло его жизнь, помимо легальной внешней стороны? Эти вопросы занимали меня ничуть не меньше Земли-альфа. Меня интересовал Гур, а еще больше — мой интерес к Гуру.
Я знала, что Рита была его девушкой, но ко мне он ни разу не приблизился. Я тоже не делала никаких попыток к сближению, а, напротив, каждый раз, когда он пробирался к тайнику мимо моей постели, инстинктивно настораживалась, словно мне грозила опасность.
Тем более непонятно, потому что меня к нему тянуло. И не только как к источнику информации. Когда Гур был в библиотеке, я уже не могла спать, иногда не выдерживала и, наскоро одевшись, шла туда. Гур сидел на старом диване с книгой или в наушниках, закрыв глаза. Лицо его казалось пепельно-серым, а тени у глаз — голубоватыми, то ли следы грима, то ли усталости. Углы рта, руки находились в блаженно-расслабленном состоянии покоя, только сомкнутые веки, обычно неподвижные, мелко дрожали, будто ветер гнал рябь по воде.
Я осторожно садилась рядом и тоже надевала наушники. Пленка была старая, с дефектами, музыка то гремела, то совсем удалялась, и я слушала то ли Ингрид Кейн, то ли Риту, то ли Николь, которая сидела сейчас рядом с Гуром.
