Теодор Старджон - Рассказы
— О'кей, о'кей, что случилось? Да разойдитесь, разойдитесь же ради Бога!..
Интересны и разнообразны были расходящиеся кругами по толпе умозаключения, толкования и объяснения происшедшего:
— Оно сбило ее с ног.
— Какой-то парень сбил ее с ног.
— Он сшиб ее на землю.
— Какой-то парень толкнул ее так, что она упала.
— Прямо среди бела дня, у всех на глазах, этот парень…
— Нет, этот парк с каждым днем становится все опаснее…
И так далее, и так далее, до тех пор, пока искаженные факты вовсе не перестали соответствовать действительности, ибо щекочущие нервы эмоции в конечном итоге всегда оказываются важнее истины.
Еще сколько-то времени спустя в круг протолкался еще один персонаж, явно обладавший более крепкими, чем у остальных, плечами. Он тоже держал наготове блокнот, в который то и дело заглядывал, готовясь вычеркнуть «красивую брюнетку» и переправить ее на «привлекательную» для вечернего выпуска, так как считается, будто эпитет «привлекательная» в своей пошлой затасканности вполне адекватно (и вместе с тем — никого не задевая) отражает внешний вид любой женщины, фигурирующей в качестве жертвы в вечерней сводке новостей.
Блестящая бляха и широкое красное лицо наклонились ниже.
— Как ты себя чувствуешь, сестренка? Ты сильно пострадала?
И по толпе, как эхо, понеслось:
–..Сильно пострадала, сильно пострадала, пострадала сильно, она искалечена, он избил ее до потери сознания…
Еще один человек, одетый в светло-коричневое габардиновое пальто — с ямочкой на подбородке и тенью щетины на щеках, узкоплечий и целеустремленный, как бурав, — появился из толпы.
— Гм-м, вы говорите — летающая тарелка? О'кей, сержант, я принимаю командование.
— А кто ты, черт возьми, такой, чтобы здесь командовать?..
Сверкнула на солнце коричневая кожа футляра со значком, и какой-то человек, стоявший так близко к габардиновому пальто, что почти упирался ему в плечо подбородком, благоговейно ахнул:
— Это ФБР!..
Эта новость тоже разнеслась по толпе, подобно расходящимся по воде кругам, и полицейский кивнул, причем кивнул не одной головой, а как бы всем своим вдруг заколыхавшимся телом.
— Вызовите помощь и удалите посторонних, — распорядился габардиновый.
— Слушаюсь, сэр! — ответил полицейский.
— ФБР, ФБР… — заволновалась толпа, и над девушкой снова появился клочок чистого голубого неба. Она вдруг села, и ее лицо осветилось радостью.
— Летающая тарелка говорила со мной! — проговорила она певуче.
— Ну-ка, заткнись, — сказал ей габардиновый. — У тебя еще будет возможность поговорить.
— Да, помолчи лучше, сестренка, — поддакнул полисмен. — В этой толпе может быть полным-полно красных…
— И ты тоже заткнись, — оборвал его фэбеэровец. А кто-то в толпе сказал соседу, что на девчонку напали коммунисты, другие же, напротив, утверждали, что ее избили за то, что она сама была коммунисткой.
* * *Она попыталась подняться, но чьи-то заботливые руки заставили ее снова лечь. К этому времени на место происшествия прибыло уже три десятка полицейских.
— Я могу идти, — сказала она.
— Не волнуйтесь, пожалуйста, вам необходим покой, — ответили ей.
Потом рядом с ней поставили носилки, переложили ее на них и накрыли большой простыней.
— Я могу ходить, — снова повторила она, пока ее несли сквозь толпу.
Какая-то женщина бросила на нее взгляд, побледнела и со стоном отвернулась.
— Боже мой, какой кошмар!
Какой-то средних лет коротышка с круглыми глазами таращился и таращился на нее, и, не переставая, облизывал свои толстые губы.
Подкатила «Скорая». Ее втиснули внутрь; габардиновый был уже там.
— Как это случилось, мисс? — спросил ее какой-то человек в белом халате с дочиста отмытыми розовыми руками.
— Никаких вопросов, — перебил фэбеэровец. — Государственная тайна. Потом была больница.
— Мне нужно вернуться на работу, — сказала она.
— Снимите и сдайте вашу одежду, — ответили ей. Впервые в жизни у нее была отдельная комната, но каждый раз, когда входная дверь открывалась, она видела в коридоре дежурного полицейского. Дверь открывалась часто, и внутрь входили мужчины в гражданских костюмах, которые были вежливы с военными, и военные, которые держались подчеркнуто любезно с некоторыми гражданскими.
Она не понимала, ни что они все делают, ни чего от нее хотят. Каждый день ей задавали четыре миллиона пятьсот тысяч вопросов. По-видимому, все эти люди вообще никогда не разговаривали друг с другом, потому что вопросы были одни и те же:
— Как ваше имя?
— Сколько вам лет?
— В каком году вы родились?
Порой эти вопросы звучали более чем странно:
— Вы говорили, что ваш дядя женился на женщине родом из Центральной Европы. Где находится Центральная Европа?
— В каких клубах или землячествах вы состоите членом?
— Ах, да, как насчет банды «Низкопробные Дешевки» с Шестьдесят третьей улицы? Кто стоял за ними на самом деле?
И снова они возвращались к происшествию в Центральном парке.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что летающая тарелка говорила с вами?
— Только то, что она говорила со мной, — отвечала она.
— И что она вам сказала? — интересовались они. Но она только отрицательно качала головой. Некоторые из задававших вопросы свирепо орали на нее, но некоторые были добрыми. Еще никто никогда не был так добр к ней прежде, но вскоре она сообразила, что они вовсе не добры. Они просто хотели, чтобы она успокоилась, расслабилась и начала думать о другом, и тогда они неожиданно выстреливали в нее своим главным вопросом:
— Что вы имели в виду, когда сказали, что тарелка говорила с вами?
* * *Очень скоро она начала чувствовать себя с ними в точности так же, как чувствовала себя в доме матери, в школе и в любом другом месте, поэтому она просто сидела и молчала, пока они орали и грозили ей. Однажды они несколько часов продержали ее на очень жестком стуле, и не давали ей пить, и направляли в глаза нестерпимо яркую лампу, но ей это было нипочем. Дома над дверью ее спальни было застекленное окно, и каждую ночь до самого утра ей в лицо бил яркий свет из кухни, который мать специально оставляла, чтобы девочку не мучили кошмары. Так что эта жалкая лампочка ее нисколько не беспокоила.
В конце концов ее выписали из больницы и отправили в тюрьму. В каком-то отношении там было даже лучше. Во-первых, еда. Постель тоже оказалась вполне сносной. Сквозь зарешеченное окно она видела множество женщин, которые каждый день гуляли во внутреннем дворе, и ей объяснили, что у всех у них гораздо более жесткие койки. — Вы — очень ценная молодая леди. Сначала она почувствовала себя польщенной, однако скоро ей опять стало ясно, что на самом деле им на нее наплевать. Просто они продолжали обрабатывать ее разными хитрыми способами. В один прекрасный день к ней в камеру даже принесли летающую тарелку, которая лежала в большом деревянном сундуке с висячим замком в петле, внутри которого находился стальной сейф с патентованным автоматическим замком. Сама тарелка вряд ли весила больше пары фунтов, но когда ее упаковали подобным образом, потребовалось двое здоровых мужчин, чтобы нести сундук, и еще четверо вооруженных охранников, чтобы присматривать за ними.
