Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник)
И новенькая с иголочки планета.
Джордж — то есть мой отец — сидел в комнате и просматривал газеты.
— Привет, Джордж, — поздоровался я. — Не поел еще?
— Хелло, Билл. Нет.
— Сейчас приготовлю ужин. Я быстро.
Я пошел в кладовку и увидел, что он даже и не обедал. Тогда я решил его накормить сверх нормы. Взял из холодильника два синтобифштекса, сунул их в скорооттаивалку, достал большую картофелину для папы и маленькую — для себя, потом раскопал пакет с салатом и предоставил ему разогреваться естественным путем. К тому времени, как я залил кипятком два бульонных кубика и две порции растворимого кофе, бифштексы дошли до кондиции и их вполне можно было жарить. Я передвинул их на средний огонь, а освободившееся место в оттаивателе использовал для картошки, чтобы он была готова одновременно с бифштексами. Тут я опять кинулся к холодильнику за двумя ломтями пломбирного торта на сладкое.
Ага, картошка готова. Я глянул на свою рационную карточку, решил, что мы имеем полное право позволить себе кое-что еще, и шлепнул на каждую картофелину по кусочку маргарина. Раздался звонок — сковородка дала сигнал, я снял с нее бифштексы, поставил на стол и зажег свечи — точно так, как это сделала бы Анна.
— Иди есть! — завопил я.
А сам принялся пересчитывать количество калорий, переписывая в отчет цифры, проставленные на упаковках каждого продукта. Потом бросил упаковки в мусоросжигатель. Если действовать таким способом, никогда не ошибешься в отчете. Папа сел за стол, когда у меня уже все было готово. С момента, когда я начал, прошло две минуты двадцать секунд, абсолютно ничего сложного в стряпне нет. Не понимаю, почему женщины поднимают такую суетню вокруг готовки. Может, системы им не хватает?
Папа принюхался к жаркому и ухмыльнулся:
— Ничего себе! Билл, ты же нас разоришь!
— Моя забота, — отмахнулся я. — На этот квартал у меня все еще плюс. — Потом нахмурился: — Но не думаю, что это удастся в следующем квартале, если нормы не перестанут снижать.
Папа застыл с куском на полдороге ко рту:
— Опять?
— Опять. Слушай, Джордж, я ничего не понимаю. Ведь в этом году был хороший урожай, а кроме того, в Монтане запустили новый дрожжевой завод.
— А ты прослушал все продовольственные новости, Билл?
— Естественно.
— Ты обратил внимание на результаты переписи в Китае? Проверь-ка их на логарифмической линейке.
Я понял, что он имеет в виду, — и внезапно бифштекс приобрел вкус изношенной резины. Какой прок экономить, если кто-то на другой стороне глобуса делает все, чтобы твои попытки ни к чему не привели?
— Этим проклятым китайцам надо бы уже прекратить выращивать младенцев и начать выращивать пищу.
— Все поровну, Билл, — напомнил папа.
— Но…
Я осекся. Джордж был, как всегда, прав, но что-то тут казалось несправедливым. — Ты слыхал о «Мэйфлауэре»? — спросил я, чтобы переменить тему.
— А что там с «Мэйфлауэром»?
Папина интонация внезапно сделалась настороженной, и это меня удивило. С тех пор, как умерла Анна (Анна была моя мать), мы с Джорджем сделались так близки, как только могут быть близкими два человека.
— Ну, ему дали разрешение на вылет, вот и все. Начали записывать эмигрантов.
— Вот как? — Опять этот настороженный тон. — А что ты сегодня делал?
— Ничего особенного. Мы ходили в поход на пять миль к северу от лагеря, а мистер Кински устроил некоторым ребятам проверку. Я видел пуму.
— Правда? Я думал, они все вымерли.
— Ну, мне показалось, что я ее увидел.
— Значит, может быть, и правда увидел. Что еще?
Я поколебался, потом рассказал об этом подонке Джонсе.
— Он даже в наш отряд-то не входит. Какое он имел право вмешиваться в мой полет?
— Ты вел себя правильно, Билл. Похоже на то, что этот подонок Джонс, как ты его называешь, еще слишком юн для того, чтобы доверить ему пилотские права.
— Вообще-то он на год старше меня.
— В мое время должно было исполниться шестнадцать и уж только потом ты мог претендовать на права.
— Времена меняются, Джордж.
— Да, конечно. Так оно и есть.
Папа сделался вдруг печальным, и я понял, что он думает об Анне. Я поспешно сказал:
— Достиг он возраста или нет, но я не понимаю, каким образом такой паразит, как Джонс, мог пройти через тест на самообладание?
— Психологические тесты несовершенны, Билл. Так же как и люди, — он откинулся на стуле и закурил трубку. — Хочешь, я сегодня уберу со стола?
— Нет, спасибо.
Он всегда это спрашивал. А я всегда отвергал его помощь. Папа такой рассеянный, он выбрасывает остатки пищи в мусоросжигатель. Вот уж я, когда убираю, все отходы пускаю в дело.
— Не хочешь сыграть в криббедж? — предложил я.
— Да я же тебя мигом обчищу!
— Это ты-то? А кто ж тебе всегда поддается?
Я убрал со стола недоеденные остатки ужина, сжег тарелки и отправился следом за ним в гостиную. Он достал доску и карты. Но игра занимала его постольку поскольку. Я легко вышел из затруднительного положения и почти выиграл партию, а он все еще не разыгрался. Наконец, он бросил карты и посмотрел мне прямо в глаза.
— Сынок!
— А? То есть — да, Джордж?
— Я решил эмигрировать на «Мэйфлауэре».
Я даже доску для криббеджа сшиб. Потом поднял ее, справился с пересохшим горлом и попытался лечь на верный курс:
— Ой, как здорово! Когда мы едем?
Папа свирепо запыхтел трубкой:
— В том-то и дело, Билл. Ты не едешь.
Я даже дар речи потерял. Никогда ничего подобного папа раньше себе не позволял. Я все сидел, шевеля губами, как рыба. Наконец, с трудом произнес:
— Папа, ты шутишь.
— Нет, сынок, не шучу.
— Но почему? Меня интересует одно: почему?
— Послушай, сынок…
— Называй меня — Билл!
— О’кей, Билл. Одно дело — мне решиться попробовать жизнь в колонии, другое — обречь на неудачное начало тебя. Я не имею на это права. Ты должен закончить учебу. А на Ганимеде приличных школ нет. Вот получишь образование, а после, когда подрастешь, если захочешь эмигрировать, — твое дело.
— Так вот какая единственная причина? В школу ходить?
— Да. Останешься здесь и получишь аттестат. Я бы хотел, чтобы ты и докторскую степень получил. А после, если захочешь, сможешь ко мне приехать. Ты не теряешь свой шанс: заявления от близких родственников рассматриваются в первую очередь.
— Нет!
Папа уперся. Я тоже.
— Джордж, да пойми ты, ничего хорошего не выйдет, если ты меня оставишь тут одного. Не буду я ходить в школу. Экзамены на гражданина третьего класса я сдам хоть сейчас. Тогда я смогу поступить на работу и…
