Роберт Хайнлайн - Дети Мафусаила
— Но не станете же вы спрашивать моего совета?
— Нет, нет. Не по этому поводу. Я уже принял решение. Чрезвычайное положение так или иначе было бы введено либо мной, либо мистером Вэннингом — а потому я решил сделать это сам. Вопрос в следующем: поможете вы мне или нет.
Барстоу размышлял, вспоминая политическую карьеру Форда. Ранний период его долгого правления был сущим золотым веком для государства: мудрый и практичный, Форд претворил в жизнь принципы человеческой свободы, облеченные Новаком в текст Ковенанта. То была эпоха доброй воли и прогресса цивилизации, который казался необратимым.
Но, тем не менее, реакция наступила. Причины этому Барстоу понимал не хуже, чем Форд. Стоит только сосредоточиться на чем-либо одном в ущерб всему остальному, и почва для демагогов, бездельников и честолюбцев всех мастей готова. Сами того не желая, Семьи Говарда вызвали кризис общественной морали и сами же пострадали от него. Все-таки им не следовало давать знать о себе. И то, что никакого секрета вечной молодости на самом деле не существовало, теперь не имело ровно никакого значения. Зло заключалось в том, что слухи об этом секрете разлагающе подействовали на общество.
Судя по всему, Форд прекрасно понимал сложившуюся ситуацию.
— Мы вам поможем, — внезапно объявил Барстоу.
— Отлично. Что вы предлагаете?
Барстоу закусил губу.
— Нет ли возможности отменить это пагубное решение, то есть приостановку действия Ковенанта?
— Поздно. — Форд покачал головой.
— И даже если вы выступите перед всем народом и лично заявите, что никакого…
— Я, — перебил Форд, — вылечу из своего кресла прежде, чем успею договорить. К тому же, мне просто не поверят. И кроме того, — поймите меня правильно — мои личные симпатии в отношении вас и ваших родичей тут ничего не значат. Дело не в вас, а в той раковой опухоли, что укоренилась в нашем обществе. Бороться следует именно с ней. Конечно, я вынужден был это сделать, однако назад дороги нет. Мне следует довести дело до его логического завершения.
Барстоу был мудр по крайней мере в одном отношении: он допускал, что некто может иметь взгляды, противоположные его собственным, и при этом не быть негодяем. Тем не менее он возразил:
— Но мои люди подвергаются преследованиям!
— Ваши люди, — решительно заговорил Форд, — составляют ничтожную долю от одной десятой процента всего населения, а нам следует найти решение, приемлемое для всех. Я связался с вами, чтобы узнать: можете ли вы такое предложить. Можете?
— Я не совсем уверен, — медленно ответил Барстоу. — Допустим, я согласен, вам надлежит и дальше творить это беззаконие. Арестовывать, допрашивать преступными методами… Скорее всего, здесь у меня выбора нет.
— Равно как и у меня, — сдвинул брови Форд. — Но, хоть я и не волен в своих действиях, я приложу все усилия, чтобы все делалось наиболее гуманными способами.
— Благодарю вас. Вы правы, вам бесполезно обращаться к общественности. И все же вы, как Администратор, имеете в своем распоряжении мощные средства информации. Нельзя ли с их помощью организовать кампанию по разъяснению того, что никакого секрета вечной молодости в природе не существует?
— А вы подумайте сами: сработает ли?
— Пожалуй, нет, — вздохнул Барстоу.
— И даже в случае успеха проблема, уверяю вас, не исчезнет! Люди, и в том числе мои ближайшие помощники, твердо уверены в существовании источника вечной молодости, иначе им остается лишь терзаться горькими мыслями о бренности всего сущего. Знаете, что для них будет означать истина?
— Продолжайте.
— Я мирился со смертью лишь потому, что считал ее величайшим демократом, не взирающим на лица. А теперь и у нее появились свои фавориты! Попробуйте хоть на мгновение почувствовать зависть обычного человека — жестокую зависть, скажем, пятидесятилетнего при виде любого из вас! Всего-то полвека: из них двадцать лет на детство и юность, приличным специалистом он стал лишь к тридцати, какого-то успеха добился к сорока, и менее десяти лет действительно что-то значат. — Форд наклонился к экрану; в голосе его зазвучала необыкновенная грусть. — И вот, стоило ему чего-то достичь, приблизиться к заветной цели — и что же получается? Глаза начинают подводить, молодой задор давно прошел, сердце и легкие «уже не те»… Нет, он еще не старик! Однако в груди появляется неприятный холодок. Он знает, что ждет его вскоре. Ох, как он хорошо знает! Раньше это было неизбежным, и всякий был к этому готов. И тут появляетесь вы! — в голосе Форда почувствовалась горечь. — Живой укор его немощи, вы — насмешка над ним в глазах его собственных детей… Он не смеет загадывать вдаль, а вы беззаботно строите планы, которые будут реализованы только через полвека, и даже через сто лет! Неважно, какого совершенства достиг он в жизни — вы догоните его, перегоните, переживете… Его немощь вызывает у вас только жалость — разве удивительна его ненависть к вам?
Барстоу с трудом поднял голову.
— А вот вы, Слэйтон Форд, меня ненавидите?
— Нет. Я не могу позволить себе ненависти к кому бы то ни было. Но, если говорить честно, — внезапно добавил Форд, — если бы этот секрет не был выдумкой, я вытянул бы его из вас. Даже если бы пришлось резать вас на куски.
— Да, понимаю, — Барстоу немного поразмыслил. — Но ведь я и мои родичи почти ничего не можем исправить. Не мы затевали этот эксперимент, все решили за нас… Хотя кое-что предложить мы можем.
— Что же?
Барстоу объяснил. Форд покачал головой:
— Медицински это вполне осуществимо. Несомненно, ваш генетический потенциал — пусть даже наполовину разбавленный — может значительно увеличить продолжительность жизни. Однако, если женщины и согласятся на искусственное оплодотворение, в чем я отнюдь не уверен, для наших мужчин это будет полной психологической гибелью. Последующий взрыв ненависти и отчаяния расколет человечество и уничтожит его. И неважно, что вы исполнены самых благих намерений, — подрыв жизненных устоев человечества не пройдет даром. Людей нельзя разводить, точно животных. Они никогда не согласятся на это.
— Я понимаю, — согласился Барстоу. — Но это все, что мы можем предложить.
— Наверное, мне следовало бы поблагодарить вас, но я не хочу и не стану. Давайте рассуждать с точки зрения практики. Все вы, взятые в отдельности, — уважаемые, симпатичные люди. Но в целом — опаснее зачумленных. И потому вас следует изолировать.
— Мы тоже пришли к такому выводу, — кивнул Барстоу.
Форд, казалось, вздохнул с облегчением.
— Я рад, что вы разумно смотрите на вещи.
